и голоса сама упала на лапы и закрыла глаза. Я не помню, что видел в том сне, но он явно был приятнее, чем последние прожитые мной дни.

Конечно, после этого я не умер, хоть и был готов к этому, иначе бы просто не было бы этой истории. Хотя, когда я проснулся, мне действительно захотелось умереть…

Глава 22. Разрушенный мир

Запах гнили ударил мне в ноздри. Не знаю, проснулся ли я тогда или это было частью сна, но от того зловония я просто отмахнулся лапой и повернулся на другой бок. Чешуя потёрлась обо что-то мягкое, но не слишком приятное, значения этому я не предал и снова провалился в сон. Скорее всего, он длился не долго, поскольку запах достал меня и там. Я положил лапу на нос, но и это не спасло. Начала возвращаться ясность рассудка, я вспомнил, что согласился отдать свою жизнь за не очень надёжный, но единственный шанс защитить королевство. После этих воспоминаний в голове сама промелькнула мысль: «А не в аду ли я оказался?». Запах очень похож на то, чем встречает ад своих новых грешников. Да и кромешная тьма это подтверждала. Судьба всё ещё продолжает меня наказывать за то неудачное воровство?!

От ужасного запаха, забившего мне ноздри, я даже чихнул. Короткий, но сильный порыв, который создал этот чих, открыл ко мне путь лучу света. Окружавшая до этого меня тьма, казалась неотъемлемым атрибутом ада. Но вот луч света. Нет, я не так глуп, чтобы сразу не понять, что на меня была навалена куча какого-то тряпья, но после долгого сна, который уступил место смерти, не так-то просто вернуться к реальности.

Тряпьё должно было быть для меня лёгким, но вставать оказалось трудновато. Наверное, крови во мне ещё не достаточно, чтобы чувствовать себя хорошо. Кстати об ощущениях, они были паршивыми, будто меня хорошенько огрели по голове чем-то тупым и тяжёлым так, что хорошенько встряхнули всё, что там было, и не всё оно умело вернуться после на свои места. А ещё и этот запах, будто ватный лапы и не малейшего понимая причины выживания.

Глаза привыкли к свету, и я смог осмотреться. Обстановка была странной и даже жуткой, но не дающей ответов, а заставляющей только с ужасом предполагать, что могло произойти. Свет лился из дыры в потолке, она была точно не достаточно большой, чтобы туда сумел пролезть дракон, но вполне достаточного размера для ребёнка или стройной девушки вроде Кьяры. Луч дневного света падал на пол помещения, отражаясь в бесчисленных осколках грязного стекла. Где-то оно было просто в грязи и пыли, где-то были бардовые капли засохшей человеческой крови, а где-то такие же фиолетовые — наверное, то, что взяли у меня. Кое-где на этих осколках блестели капли неизвестных мне жидкостей. Между осколками валялись мокрые обрывки бумаг, надписи на них прочитать было невозможно. У стен стояли шкафы, лишь некоторые книги в которых остались на своём месте, большинство валялось на полу мокрыми, грязными и порванными. У тумбочек были выломаны дверцы. У одной из них на полу среди разбитого стекла блестела какая-то зелёная жижа, в которой, как мне показалось, что-то даже шевелилось. Быстро отведя взгляд от этой мерзости, я глянул в другую часть разрушенной лаборатории. Там человеческой крови было куда больше. Она буквально покрывала значительную часть пола и только кое-где разбитое стекло, разбросанное везде, казалось чистым.

Нужно было выбираться, но просто взмахнуть крыльями и улететь от этого кошмара через дыру в потолке даже в том состоянии казалось невозможным. Осторожно раздвигая осколки передними лапами и ступая задними точно туда, куда ступал передними, я двинулся к открытой двери, инстинктивно поглядывая в ту стороны, где была засохшая лужа крови. Картина, что мне открылась, была ещё хуже того, что я видел до этого: среди осколков на боку лежал Феликс. Я сразу узнал его по рыжему одуванчику на голове, хоть он и слипся сейчас кое-где от крови. Учёный невидящим взглядом смотрел на меня через разбитый монокль. На животе его дорогой белый костюм был окрашен в красный цвет и, словно закрывая рану, чтобы ещё больше не пугать, там сидел ворон, наслаждаясь своим большим обедом, который так любезно подарила ему судьба, та же судьба, которая раз за разом заставляет проходить меня через страдания и ужас.

От увиденного я вздрогнул и снова мной овладел страх, который заставил одним прыжком попасть в коридор, в лапах, которые до этого были словно ватные и еле передвигались, откуда-то появилась сила. Даже после таких испытаний я остался трусом, который боится даже мертвецов, даже прекрасна понимая, что они уже ничего сделать не способны.

В коридоре не горели факелы, так что путь приходилось искать в темноте, ориентируясь на слабый свет, исходящий от выхода. В тот момент я даже не думал, что могло произойти, мне просто хотелось выбраться и спастись от этой жути.

Кругом было пусто. Ни в подвале, ни на верху, не было ни души. Кругом лишь разруха, словно ураган понёсся по этому место, забрав всё ценное, что мог унести, а остальное уничтожив до такой степени, что восстановить даже при большом желании было невозможно. Вокруг меня была только разруха, запах гнили и кое-где дыры в стенах, потолке и полу, словно отваленные там пушечными ядрами. Казалось, что во всём замке только я был живым. Немногочисленные люди, которые мне встречались, пока я искал выход, были мертвы. Я не помнил дороги к двери наружу, поэтому бесцельно блуждал по замку, вздрагивая от каждого увиденного трупа.

Я окончательно пришёл в себя и чётко осознал, что моя жертва была бессмысленна. Единственное, что она изменила, так это то, что я не увидел, как всё это случилось. Лучше бы я просто умер и не знал, что произошло. Но смерти не захотела меня отдавать жестокая судьба, для которой, казалось, я был любимой игрушкой для пыток. И вообще, это я оказался таким крепким или Феликс забрал не всё, что мог? Что-то мне подсказывало, что второй вариант был верным, иначе я бы не проснулся бы в куче тряпья, скрывшего меня от тех, кто здесь всё разрушил, иначе они бы меня просто убили. Лучше бы так, чем просто блуждать по этому ожившему кошмару, просто ища выход.

При виде каждого трупа мне становилась очень страшно, но я всё-таки походил к нему и убеждался, что этот человек мне не знаком. Страх перед тем,