Ночные меры предосторожности?

– Гранаты они кидают? – с усмешкой полюбопытствовал капитан.

– Не понял? – Вдовин с интересом посмотрел на комбата.

– Да это я так, – Белов махнул рукой. – Был у нас прошлым летом лейтенант, мальчишка из училища. Совсем зеленый. Принял на передке взвод, в котором только восемь бойцов осталось. Да и те измотанные до предела постоянными стычками. Так он в первую же ночь сам в окопах дежурил, чтобы бойцам поспать дать, отдохнуть. Дождище, гроза. Парнишка в плащ-палатке, замерзший как цуцик. Всю ночь через каждые пять минут он гранаты бросал и короткими очередями из автомата стрелял по кустам на нейтралке из разных окопов на своем участке.

– Здесь, под Ржевом? – спросил Соколов.

– Нет, под Воронежем.

– Я был там. Мосты держал с двумя танками. Тяжело было ребятам на плацдарме, но ведь устояли они там, – сказал Алексей, поднялся, взял со стола чайник и подошел к лавке у входа, где стояло ведро с чистой водой.

Он наполнил чайник, поставил его на печку, присел на корточки, подбрасывал в топку дрова, глядел на разгоравшийся огонь и слушал рассказ Белова.

– Тяжело, – проговорил комбат. – А где было легко? На границе, когда наши части в чистом поле немцы кромсали танковыми клиньями? Мы отступали, сами не зная, куда бредем. Без связи, патронов, прикрытия с воздуха. Или под Харьковом? А каково было в Сталинграде? Мы же в развалинах сидели, по неделям не могли раненых и убитых своих убрать. Трупы пухли, а мы с немцами перекрикивались да гранатами, когда они были, перебрасывались. Спасение было лишь в том, что наши позиции находились на расстоянии чуть ли не вытянутой руки от немецких. Иначе нас там «юнкерсы» со щебнем смешали бы. Или артиллерия. А так немцы боялись стрелять, опасались своих задеть. Но тяжелее, чем здесь, еще нигде не было. Там через месяц, хоть три, но что-то менялось. А здесь мясорубка.

– Война, капитан, – тихо ответил на это Вдовин.

– Война, говорите, – Захар поднял голову и взглянул на подполковника. – Да, она самая и есть. Я в детстве много читал о войне, любил слушать рассказы своего учителя истории в школе. Я ведь в Ленинграде родился и вырос. Там каждый камень дышит историей, победами Петра, революцией. Но я никогда ни от кого не слышал, что война – это жестоко, бесчеловечно, страшно, противно до омерзения. О ней всегда и везде говорилось как о величии духа, победах и славе.

– Величие духа в том, чтобы устоять здесь, под Ржевом, сковать огромные силы группы армий «Центр», – ответил Алексей словами, которые слышал недавно. – Благодаря нашему упорству, стойкости и величию духа отсюда не перебрасываются войска под Ленинград, на Кавказ. Поэтому мы выстояли и победили в Сталинграде. Так же будет и в твоем родном городе.

– К нам летом приполз связист, – мрачно глядя на огонь буржуйки, продолжал капитан. – Он был весь сплошь покрыт гниющей плотью, от него пахло как от трупа. Ему приказали восстановить связь, вот он и полз по полю смерти. Есть у нас такие. Там труп на трупе, сплошняком, в три слоя еще с прошлой осени. Атака немцев, контратака наших и наоборот. Каждый раз оставались трупы. У нас не было возможности собрать их и похоронить. Парень полз по этим трупам, смердящим, разложившимся, полным червей. А потом минометы ударили. Он зарывался в кашу из трупов, спасаясь от взрывов, а его обдавало этой массой. Потом связист снова полз. Его колени и руки каждый раз погружались в гниющую массу человеческих останков.

– Знаю, Захар, – тихо проговорил Вдовин. – Сам такое испытал. Осенью в окопах первой линии мы несколько суток ждали нашу группу с той стороны. Все это время я тоже не вылезал из окопов. Первая линия наша напрочь отсекалась немецким пулеметным и минометным огнем. Даже ночью выбраться к своим было сложно. Из пополнения до позиции добиралась половина. Раненых перевязывали там же, кого-то пытались переправлять в такую вот непогоду. Иногда удавалось это сделать. Ночь, слякоть, дождь. Стенки окопов скользкие. Потом из этой ночи появляются фрицы и лезут к нам в окопы. Начинается резня. Ножами, зубами, штыками, лопатками, ногтями рвали друг друга. Случалось, что передовые позиции по несколько раз за сутки переходили из рук в руки. Но мы отбились, снова стояли в окопах, сжимали в руках автоматы и винтовки, тяжело дышали и смотрели вслед врагу. Под сапогами свои и чужие скользкие трупы в зловонной жиже из грязи и еще черт знает чего. Ноги скользят, ты стоишь небритый, голодный и таращишься в ночную темноту, не зная, доживешь до утра или нет.

– Как же вы выбрались оттуда? – спросил капитан.

– Мне легче, у меня за спиной штаб армии, – невесело ответил Вдовин. – Меня приказано было вытащить вместе с разведчиками любой ценой. Из разведгруппы прорвались к нам только двое с «языком». По радио вызвали артиллерию. Под ее прикрытием мы и выползли.

Соколов провел карандашом по карте и проговорил:

– Скажите, товарищ подполковник, а вам не кажется странным, что активные участки на немецких позициях чередуются со спокойными на одинаковом расстоянии? Два километра тихих позиций, потом столько же таких, откуда постоянно ведется беспокоящий огонь пулеметов, малокалиберной артиллерии, минометов. Странная закономерность.

– Ну-ка, покажи! – Вдовин и Белов тоже наклонились к карте, глянули, на какие участки показывает Алексей. – Это просто объясняется, – как-то не совсем уверенно произнес подполковник. – Здесь сложный рельеф нейтральной полосы. Фрицы опасаются, что наши бойцы могут подобраться к их окопам и захватить их. Тут чистое ровное поле. Балка тоже просматривается почти полностью. Если учесть наличие минных полей, то…

– А здесь? – Белов ткнул пальцем в карту. – Тоже местность вроде стола, а у вас этот участок отмечен как активный.

– Стоп, ребята, дайте-ка мне проверить, – сказал Вдовин, нахмурился, полез в картонную канцелярскую папку с завязками, порылся в ней и вытащил схему, начерченную от руки.

На ней угадывалась знакомая конфигурация переднего края наших войск на том же участке, который офицеры только что рассматривали за столом.

– Дайте сравнить. Так, здесь у нас активность, тут тишина, передвижения не фиксируются, немцы как вымерли. Это положение на прошлой неделе. Я организовал наблюдение еще двадцать дней назад, когда встал вопрос о проведении глубокой разведки боем. Получается, что фрицы с нами в шашки играют. Они просто чередуют каждую неделю активные участки с пассивными. Рельеф местности тут абсолютно ни при чем.

– Значит, они нас дурить пытаются? Зачем? – Комбат вопросительно посмотрел на Вдовина, потом на Соколова.

– Понятное дело, чтобы что-то скрыть, – уверенно проговорил Алексей. – Демонстрируют активность, чтобы убедить