«Сразу нужно искать вероятное место тайника», – решил Михаил и осветил стену. Тайник, как сказано в немецком отчете, скрывается в красочном слое какой-то живописи. Если живопись делают декоративной, ее чаще всего размещают на стенах. Удобнее рассматривать. Иногда рисуют на потолке, но это не очень удобно. Чтобы такую картинку рассмотреть, наблюдателю надо задирать голову. Да и добираться до такой картины, если тайник там, чтобы сфотографировать, труднее. Фиксировать фотоаппарат при съемке вообще проблема. Если со стенами ничего не получится, потом будем разбираться с потолком. Надо поспрашивать бабушек, есть ли на потолке вообще какие-то рисунки. Религиозной живописи на полу (а здесь только религиозная тематика) не может быть по определению. Кто же разрешит по лику святых ходить ногами? Вариант живописи на полу сразу отбрасываю.

«В итоге, – подвел черту Михаил, – остаются стены. На стенах, – Михаил повел фонарем, – проступают следы какой-то живописи». Когда-то храм переделывали под клуб. Стены тогда закрыли толстым слоем штукатурки. Сейчас покрытие обветшало, из-под обвалившейся штукатурки яркими пятнами проступили части какойто фрески, нанесенной на предварительно сглаженную для этого каменную поверхность. Михаил определил, что кто-то специально пытался удалить штукатурку, чтобы открыть картины. Но все бросил, побоявшись, вероятно, повредить их красочный слой.

Стены надо обследовать на предмет радиации, решил Михаил. Где всплеск, там и тайник. Штукатурку, если нужно, буду снимать только в этом месте. И надо фотографировать. Тогда сразу вопрос. Как замерить радиацию? От обследуемого объекта счетчик работает на расстоянии примерно до полуметра и захватывает площадь около четырех квадратных метров. Стену надо как-то разметить шнуром по центру и по границе. Нужен шнур или веревка. Шнур в машине, а машина осталась в городе. Веревка, наверное, у бабуль. Завтра возьму веревку и размечу стену. Сейчас просто проверю работу счетчика.

Михаил включил счетчик и насторожился. Еще там, на подходе к деревне, он включал счетчик, который свои микрорентгены тикал, конечно же, чаще, чем в гостинице, где осталась машина. В помещении храма фонило раза в два сильнее. Помня наставления немецкого отчета, он надел легкую радиационную защиту в виде накидки, склеенной из полиэтиленовой пленки. Сам клеил! Накидка была совсем невесомой, но воздуха почти не пропускала. Он этой герметизации сначала и не почувствовал. Но когда услышал звуки прибора, реагирующего на радиацию, вспотел. В общем-то, фон был в пределах нормы, и человек в храме мог находиться достаточно долго. Дожил же батюшка до девяноста и ничего.

Но почему он, как слепой котенок, копошится в темноте? Ведь он приехал официально и по документам для ревизии состояния храмов Полесья. Ревизия и должна быть настоящей. И чтобы все видели. Завтра он совершенно открыто и не прячась, станет обследовать и фотографировать церковь, решил Михаил. Все, на сегодня хватит.

Он вышел из храма и, прикрыв за собой дверь, закрыл его на замок. Укладываясь спать на широкой деревянной кровати, которую ему приготовила Мария Ивановна, Михаил подумал, что завтра все может открыться. Про картины на стенах и потолках храма нужно будет расспросить Марию Ивановну. Со стенами и потолками выходит очень сложно. Нарисованный тайник. Его проще спрятать в самом долговечном и надежном месте – в иконах. Ведь если храмы разрушали, то иконы, как самое сокровенное, верующие всегда уносили с собой, спасая от уничтожения. Насильно иконы изымались только ценой чьей-то жизни. Настенную живопись легко повредить, срок жизни у нее не такой большой, особенно без должного ухода, нежели у иконы. Причиной уничтожения может стать все что угодно – осыпающаяся штукатурка, перестройка здания, другие строительные работы… Буду считать, что стены и потолки у меня про запас. Завтра обследую иконы. С этим Михаил и уснул.

Утро было таким же, как вчера. Только теперь ветерок дул немного сильнее и было чуть свежее. Небо, покрытое пеленой облаков, по-прежнему не выделяло никакого дождя. Завтрак был из жареной на постном масле картошки с солеными огурчиками, маслятами и литровой кружкой крепкого сладкого чая с двумя ломтями какого-то не черного, не белого, а скорее, серого, вкусного хлеба. Маслята Михаил пробовал с опаской. Наверное, радиоактивные. «Теперь буду светиться». После завтрака он снова направился в храм. Мария Ивановна сказала, что туда уже лет пять никто не ходил на молитву.

– У тех, кто остался, у каждого есть собственный батюшка, – показала она на большую икону в углу комнаты. – Возьми с собой тряпку и воду. Иконы запылились. Если все подробно хочешь рассмотреть, их надо протереть.

Мария Ивановна дала ему чистенькую тряпочку и пластиковую бутылку с водой.

– С тобой не пойду, тяжело.

Увешанный банкой с водой и аппаратурой для съемок, она специальная для фотографирования икон, чтобы каждая черточка святого была видна, объяснил Михаил Марии Ивановне, он вышел на улицу.

Теперь он открыл ворота храма. А кого бояться? Ключи дали, задача поставлена. Все знают, кто и зачем пришел. Мария Ивановна говорила, что в храме есть электричество. Он поискал это самое электричество и ничего, конечно, не нашел. Подводка к храму была выдернута из стены.

«Ладно, и так видно», – решил Михаил и вошел в храм.

Хотя ворота храма были открыты и в него с улицы проникали звуки наступающего дня – шум леса, пенье птиц, постукивания болтающейся на ветру жестянки, даже один раз кукарекнул петух… – Михаила не покидало ощущение того, что он находится в каком-то громадном термосе. Все, что здесь находилось, принадлежало только храму. Снаружи другой мир. Его нужно забыть, так как он, входящий, вдруг очутился во власти наступившей тишины и одновременно какой-то гулкости. От малейшего движения – взмаха руки или поворота головы – звуки, как ему казалось, уносились куда-то вверх и возвращались во много раз усиленным эхом. Внутри храма было сухо и как-то зябко. Последний раз здесь топили лет пять назад. Все покрывал густой слой многолетней пыли. Вот только иконы. Иконостас стоял в глубине храма прямо напротив ворот. На сером фоне из пыли он выделялся светлым пятном. Такое пятно может быть, когда, например, в полумрак комнаты с улицы прожектором бьет пучок дневного света. Икон шесть и все разного размера и, очевидно, возраста. Одна совсем старая коричнево-черная. Лик святого еле проступает из темноты. Но глаза живые, а лицо строгое и одновременно прощающее, что ли. Во всяком случае, Михаилу показалось, что икона и может быть тайником. Уж больно внимательно святой смотрел на Михаила, с каким-то даже значением. Иконы были тщательно протерты.

Это следы пребывания отца Василия. Кого же еще? Если бы бабушки протирали иконы, сказали бы, что бывают в храме. Но Мария Ивановна даже тряпку с водой дала, чтобы я их сам протер. Значит, кроме отца Василия, в храме никого не было. Тогда отец Василий не так прост, хотя ему и девяносто. Ведь когда я зашел к нему в дом, он никак на приход гостя не отреагировал. А его бормотание… он находится в состоянии бреда и бормочет постоянно, независимо, есть в доме кто-то чужой или нет, об этом говорят и бабули. Ладно, начнем искать тайник.

Михаил вытащил прибор для измерения радиации и поочередно замерил фон каждой иконы. Внутри храма радиационный фон был несколько выше, чем естественный фон снаружи. Но как Михаил ни пытался найти хоть какую-то разницу фона у икон, ничего не получалось. Иконы фонили одинаково.