class="p">Музыка играет марш; все слушают.

Входит Чебутыкин.

Маша. Уходят наши. Счастливый им путь! (Мужу.) Принеси, Федя, шляпу и тальму, пойдем домой.

Кулыгин уходит в дом.

Ольга. Да, пойдемте. Уже пора.

Чебутыкин. Ольга Сергеевна!

Ольга. Что?

Чебутыкин (шепчет ей на ухо). Да... такая история... Ну-с, а теперь посижу, отдохну, потом укладываться... (Садится в глубине сцены на скамью.) Утомился. (Вынимает из кармана газету.)

Ольга (обнимает Ирину). Я не знаю, как сказать... Ужасный се­годня день...

Ирина. Что произошло? Скажи мне, что? Я не паду духом, не па­ду. Я все снесу...

Чебутыкин. Сейчас на дуэли убит барон.

Ирина (тихо плачет). Я знала, я знала...

Три сестры стоят, прижавшись друг к другу.

Ольга (обнимает обеих сестер). Музыка играет так весело, радо­стно, и хочется жить. О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем. Если бы знать, если бы знать!

Музыка играет все тише и тише; в глубине сцены шум, видна толпа, несут убитого на дуэли барона; Кулыгин несет тальму и шляпу, Андрей везет колясочку.

Ольга. Если бы знать, если бы знать!

3 а н а в е с

<БЕЛОВАЯ РЕДАКЦИЯ) IV

Старый сад при доме Прозоровых. Длинная еловая аллея, в конце которой видна река. На той стороне реки — лес. Направо терраса дома; здесь на столе бутылки и стаканы; видно, что только что пили шампанское. Двенадцать часов дня. С улицы к реке через

сад ходят изредка прохожие; быстро проходит человек пять солдат. Чебутыкин в благодушном настроении, которое не покидает его в течение всего акта, сидит в кресле, в саду, ждет, когда его позовут; он в фуражке и с палкой. Ири­на, Кулыгин [в вицмундире] с орденом на шее, без усов и Тузенбах, стоя на террасе, провожают Федотика и Роде, которые сходят вниз [по террасе],

офицеры в походной форме.

Тузенбах (целуется с Федотиком). Вы хороший, мы жили так дружно... (Целуется с Роде.) Еще раз... Прощайте, дорогой мой... Ирина. До свиданья!

Федотик. Не до свиданья, а прощайте, мы больше уже никогда не увидимся.

Кулыгин. Кто знает! (Вытирает глаза, улыбается.) Вот я и за­плакал.

Ирина. Когда-нибудь встретимся.

Федотик. Лет через десять-пятнадцать? Но тогда мы едва узнаем друг друга, холодно поздороваемся... (Снимает фотографию.) Стойте... Еще в последний раз...

Роде (обнимает Тузенбаха). Не увидимся больше... (Целует руку Ирине.) Спасибо за все, за все!

Федотик (с досадой). Да постой!

Тузенбах. Даст бог, увидимся. Пишите же нам. Непременно пи­шите.

Роде (окидывает взглядом сад). Прощайте, деревья! (Кричит.) Гоп-гоп!

Пауза.

Прощай, эхо!

Кулыгин. Чего доброго, теперь женитесь там, в Польше... Жена полька обнимет и скажет: «Кохане [мой]!» (Смеется.)

Федотик (взглянув на часы). Осталось меньше часа. Из нашей бата­реи только Соленый пойдет на барже, мы же со строевой частью. Сегодня уйдут три батареи дивизионно, завтра опять три — ив городе наступят тишина и спокойствие.

Тузенбах. И скучища страшная. Роде. А Марья Сергеевна где? Кулыгин. Маша в саду. Федотик. [Надо] С ней проститься...

Роде. Прощайте. Надо уходить, а то я заплачу. (Обнимает быстро Тузенбаха и Кулыгина, целует руку Ирине.) Прекрасно мы здесь пожили...

Федотик (Кулыгину). Это вам на память... книжка с карандаши­ком... Мы здесь пойдем, к реке...

Отходят оба, оглядываются. Роде (кричит). Гоп-гоп! Кулыгин (кричит). Прощайте!

В глубине сцены Федотик и Роде встречаются с Машей и прощаются с нею;

она уходит за ними.

Ирина. Ушли. (Садится на нижнюю ступень террасы.) Чебутыкин. А со мной забыли проститься. Ирина. Вы же чего?

Чебутыкин. Да и я как-то забыл. Впрочем скоро увижусь с ни­ми. Ухожу завтра. Да... Еще один денек остался. Через год дадут мне от­ставку, опять приеду сюда и буду доживать свой век около вас. Мне до пенсии только один годочек остался. (Кладет в карман газету, вынимает другую.) Приеду сюда к вам и изменю жизнь коренным образом. Стану таким тихоньким, благо... благоугодным, приличненьким...

И р и н а. А вам надо бы изменить жизнь, голубчик. Надо бы как- нибудь.

Чебутыкин. Да. Чувствую. (Тихо напевает.) Тарара... бумбия... сижу на тумбе я...

К у л ы г и н. Неисправим Иван Романыч. Неисправим.

Чебутыкин. Да, вот к вам бы на выучку. Тогда бы исправился.

Ирина. Федор сбрил себе усы. Видеть не могу.

К у л ы г и н. А что?

Чебутыкин. Я бы сказал, на что теперь похожа ваша физионо­мия, да не могу.

К у л ы г и н. Что ж! Так принято. Это modus vivendi. Директор у нас с выбритыми усами, и я тоже, как стал инспектором, побрился. Никому не нравится, а для меня все равно. Я доволен. С усами я или без усов, а я одинаково доволен. (Садится.)

В глубине сцены Андрей провозит в колясочке спящего ребенка.

(ЬеЫ.) Гуг~,

- , yJZ cUfy -ь —

^ ( t pr~ - 1 - » ^v »*«.»}«-. ^ /"-""t* у'yi J^""5

U. —- "l-h^H >-1 , -y f—J

i-yp ■ У —^ [jtf^^i^j

- ' '

y^L. LL U (xj^J v ^^

— у

БЕЛОВАЯ РУКОПИСЬ

ПЬЕСЫ «ТРИ СЕСТРЫ»

1900 г.

Автограф

Отрывок из четвертого акта

Муз»й Художественного театра, Москва

Ирина. Иван Романыч, голубчик, родной мой, я страшно обеспо­коена. Вы вчера были на бульваре, скажите, что произошло там?

Чебутыкин. Что произошло? Ничего. Пустяки. (Читает газе­ту.)

Кулыгин. Так рассказывают, будто Соленый и барон встретились вчера на бульваре около театра...

Тузенбах. Перестаньте! Ну, что право... (Машет рукой и уходит в дом.)

Кулыгин. Около театра... Соленый стал придираться к барону, а тот не стерпел, сказал что-то обидное... Чебутыкин. Не знаю. Чепуха все.

Кулыгин. В какой-то семинарии учитель написал на сочинении «чепуха». А ученик прочел «реникса» — думал, по-латыни написано. (Смеется.) Смешно удивительно. Говорят, Соленый влюблен в Ирину и будто возненавидел барона. Это понятно. Ирина очень хорошая девушка. Она даже похожа на Машу, такая же задумчивая. Только у тебя, Ирина, характер мягче. Хотя [у] и у Маши впрочем тоже очень хороший характер. Я ее люблю, Машу.

В глубине