ты съешь всё, чтобы набраться сил, сесть на коня и последовать за мною в Дамаск, ибо болезнь твоя — всего лишь слабость и истощение.

Обретя надежду, Хазад доверил кольцо Джафару и дал слово исполнить всё, о чем тот просил. Визирь подошел к Шебибу и показал ему драгоценность — необычайной величины и блеска рубин-балэ{106}, цены которому не было.

Наставник, передав приказ подать обед, присоединился к своему ученику, а Шебиб, убежденный, что человек предполагает, а судьба располагает, отказался от задуманной женитьбы сына и решил дождаться, когда тайна кольца раскроется сама собой.

Юноша с тревогой ожидал исхода переговоров между его новым другом и отцом, но сразу успокоился, завидев ласковое и добродушное лицо идущего к нему Шебиба. Потом Джафар надел ему на палец перстень, все сели за стол, и молодой человек, расставшись с частью причин для огорчения, поел с большою охотой.

Друзья провели весь день и ночь в доме Шебиба, а утром, вернувшись в Дамаск, тут же услышали, как глашатай от одного квартала к другому объявляет, что завтра состоится великолепное празднество, на которое Абдальмалик бен-Мерван приглашает всех знатных людей и иностранных гостей.

— Я пойду туда с тобой и твоим сыном, — сказал Джафар Шебибу. — Чужеземцев тоже приглашают, все подумают, что ты привел своего гостя-звездочета. Если же ты явишься без меня, это будет выглядеть неестественно. Я надену чалму и индийское платье, чтобы лучше сыграть свою роль.

Сговорившись, друзья стали готовиться к торжеству.

Мне еще очень многое предстоит рассказать, поэтому я не стану подробно описывать то, как готовилось пышное празднество, задуманное Абдальмаликом.

Этот царь, по природе скупой, хотел выглядеть щедрым и в особых случаях впадал в расточительство. Правда, он умел потом выжать из народа всё, что принес в жертву своей кичливости. Во дворах, на площадях и в переходах дворца он приказал поставить триста столов со всевозможными яствами. Две тысячи невольников суетились вокруг них под звуки разнообразных инструментов, и над каждым столом высился отдельный шатер: словом, получился целый лагерь посреди города.

Абдальмалик гордился тем, что благодаря пышному празднику в честь загадочного Джафара он докажет незваному гостю свое превосходство над хваленым гостеприимством Шебиба. В то же время ему не терпелось узнать, как в такой огромной толпе обвиняемый узнает великого визиря.

— Государь, он здесь, под одним из шатров. — С этими словами Зизиале указала на невероятных размеров белую бабочку, порхавшую над их головами. — Следи за ней, государь, и зайди в шатер, на который она опустится. Бабочка залетит внутрь и сядет на голову великого визиря.

Сделав всё так, как велела Зизиале, царь с поклоном приблизился к Джафару, которого усадили за один из первых столов между Шебибом и его сыном.

Визирь не стал отпираться и ответил Абдальмалику с подобающей почтительностью.

Правитель Дамаска пригласил Джафара и его спутников к своему царскому столу, и, когда они шли, вокруг раздавались возгласы: «Да здравствуют великий Джафар и Абдальмалик бен-Мерван!» Вскоре этот крик разнесся по всем шатрам, целая толпа собралась вокруг того места, где должен был появиться ближайший соратник халифа.

Царь был крайне предупредителен не только к Джафару, но даже к его спутникам, однако в душе испытывал чувства, противоположные своим словам и поступкам. Тиран Абдальмалик ненавидел Шебиба, завидовал его славе и был уверен, что именно Шебиб донес на него халифу, и потому Джафар получил приказ проверить тайком, правдивы ли жалобы на его правление. Этим можно было объяснить поведение Джафара, если только нет иной причины, и самый могущественный визирь империи, в самом деле утратив расположение халифа, не был вынужден покинуть Багдад на столь продолжительный срок и, скрываясь от всех, проводить время в обществе Шебиба.

Как бы то ни было, Абдальмалик жаждал погубить Шебиба, а ежели великий визирь впал в немилость, то усугубить тяжелое положение последнего.

Эти намерения внешне прикрывались услужливостью, почтением и видимым удовольствием от того, что наконец-то и ему довелось принимать гостя, являвшегося вторым после халифа правителем на земле.

Пока царь Дамаска разрывался между происходящим во дворце, своими тайными желаниями и необходимостью оказывать почести, Джафар раскрыл ладонь и обнаружил маленький клочок пергамента. Это Маркаф по приказу Зизиале превратился из бабочки в записку с такими словами: «Не забудь о судьбе той, что обратилась к тебе у подножия позорного столба». Записка тут же исчезла, но визирь запомнил ее содержание.

— Третьего дня я был очень тронут, — сказал он Абдальмалику, — когда ты оказал огромную честь имени моему, отложив казнь юного преступника, который обратился ко мне за помощью. Думаю, я знаю, кто он, и предполагаю, что этот молодой человек невиновен. Ты доставишь мне огромное удовольствие, если прикажешь привести его сюда и передашь в мои руки.

Абдальмалик надумал отказать, но не напрямую, а подготовив ловушку для Джафара: ему хотелось таким образом узнать, как визирь сам расценивает свое положение и доверие своего повелителя.

— Дело в том, — ответил царь, — что преступление, в котором обвиняют этого юношу, непростительно — только халиф может помиловать его, а потому тебе придется выступать от его имени.

Эти слова смутили Джафара, как вдруг военные фанфары возвестили о прибытии новых гостей.

То был Альмукадан-Хассан, командующий зоранов[20]{107}. Его сопровождали военачальники со всем его войском. Альмукадан-Хассан взялся собственноручно доставить Джафару, главе своего рода, письмо халифа, который призывал его обратно в Багдад.

Ты, мой дорогой визирь,

уже должен знать ответ на один

из моих вопросов; дальнейшие события

дадут нам обоим возможность ответить

на остальные.

Я тоже должен сыграть в них роль,

но пока не знаю какую.

Не друг твой Харун заставил тебя

бежать в Дамаск верхом на муле,

а судьба.

Халиф и твой отец были всего лишь ее орудиями.

Я придам такого блеска твоему возвращению

в Багдад, что оно затмит твой более чем скромный

отъезд.

Безропотная же покорность и исполнительность,

подчинение моим приказаниям,

какими бы они ни были,

принесут тебе не только новые права

на мою дружбу,

но и всеобщее восхищение.

Пока Джафар читал, передовые отряды верных зоранов прибыли во дворец и огласили шатры военной музыкой.

Каждый воин был вне себя от счастья видеть своего господина, и каждый по мере приближения преклонял колено, дабы поцеловать ему руку. Джафар приказал им разбить лагерь за стенами