Существовал, очевидно, тайный оперативно-организационный треугольник по сокрытию убийства Есенина: «человек Троцкого» (он-то и был убийцей поэта) — Петржак — Леонов. Первый из них и осуществлял всю оперативную связь со своим хозяином в Москве и с двумя распорядителями — назовем их так — в Ленинграде. Петржак, по-видимому, отвечал за первую, очень важную стадию операции: задать изначально надежный и ложный ход возможного последующего — уже официального — расследования. Милицию и даже ГПУ оттеснили на задний план, на первом этапе им отводилась роль пассивных статистов, что с помощью Г. С. Егорова и И. Л. Леонова и было исполнено. У нас, кстати, нет уверенности, что об этой закулисной возне знал начальник Ленинградского ГПУ С. А. Мессинг, по имеющимся данным, вовсе, кажется, не благоволивший к Троцкому и троцкистам.

На втором этапе постановочного расследования, когда Активно-секретное отделение (АСО) УГРО сделало свое черное дело, подключился к операции Леонов, «чистильщик» грязных следов; его ищейки срочно создавали официальную легенду о самоубийстве поэта, брали под свою опеку его приехавших в Ленинград родственников, распускали слухи, контролировали «Англетер», заботились о фальсификации документов — возни хватало.

Наладив «машину лжи», «человек Троцкого», дабы лишний раз не маячить в городе, поспешил отбыть с докладом в столицу, поручив дальнейшую связь Эрлиху. Потому-то последний так часто в январе-феврале 1925 года совершал вояжи между Москвой и Ленинградом.

ГПУ, прежде всего в лице Леонова, «приняло» тело поэта в пятом номере «Англетера» от пятой бригады АСО УГРО.

Следующая фигура — Петржак Леонид Станиславович. Родился в 1891 году в Краноставском уезде Люблинской губернии (Польша); отец — мельник, мать — домохозяйка; два года учился в начальном училище; получил первые навыки кровавого террора в 1905 году, совершенствовался в том же духе в подпольной партшколе. Профессиональный революционер, то есть жил на кем-то экспроприированные или пожалованные «на революцию» деньги, готовя поражение России в войне и приближая в стране политический кавардак. Сотрудник ГПУ.

Исполняя обязанности начальника губернского уголовного розыска, вместе с Г. А. Гольцикером, руководителем АСО того же ведомства, высылал в «Англетер» пятую бригаду агентов во главе с инспектором-орденоносцем П. П. Громовым. Дальнейшее известно. То, что не ГПУ и милиция непосредственно занимались «Делом Есенина», а таинственное АСО, наводит на мысль об особых полномочиях Петржака. Факт совмещения им службы в УГРО с должностью заместителя начальника иностранного отдела Ленинградского военного округа это подтверждает. Троцкий не мог не знать ловкого подпольщика-конспиратора. В 1919–1921 годах он черпал необходимую ему секретную информацию из рук заведующего осведомлением, затем — начальника агентуры ВЧК товарища Петржака.

А вот другой видный персонаж — директор Ленгиза Илья Ионович Ионов (Бернштейн). В его тесном знакомстве с Троцким сомневаться не приходится — достаточно прочитать протокол (1937) «репрессивных» допросов Ионова в архиве ФСБ. Не случайно он укрывал под сенью издательства от возможных неприятностей причастных к англетеровской истории А. Я. Рубинштейн, П. Н. Медведева, С. А. Семенова, щедро печатал под маркой Госиздата В. В. Князева, П. П. Садофьева, М. А. Фромана, В. И. Эрлиха и других.

О такого рода фарисеях писал жене в 1917 году затравленный большевиками Г. В. Плеханов: «Как мало ты знаешь этих людей! Они способны подослать наемного убийцу, а после убийства проливать крокодиловы слезы» («Год на родине». Т. 1. Париж, 1921). У Ионова не нашлось ни одного доброго слова в память о поэте Есенине на партийных собраниях Ленгиза, состоявшихся 29 декабря 1925 года и 2 января 1926 года (протоколы сохранились).

Ионов всегда мгновенно и горячо откликался на смерть сотоварищей Троцкого по эмиграции в США и других его подпольных сотоварищей. Пал от руки мстителя Володарский — Ионов сочиняет ему рифмованный некролог. Отмщен другой «пламенный», Урицкий, — он первый спешит на Марсово поле и произносит поминальную речь.

Сочувствие Ионова есенинской беде было официально-показным, отдавало нарочитостью. Внешне шурин Г. Е. Зиновьева, если верить воспоминаниям Павла Лукницкого (к ним следует относиться весьма осторожно), больше всех хлопотал при прощании с гробом Есенина, даже занял у какой-то женщины денег на билет одному из пассажиров печального вагона. Но — обратите внимание! — провожали гроб в Москву, кроме Софьи Толстой-Есениной и Василия Наседкина, Илья Садофьев и Вольф Эрлих. Двух последних — отбросим сомнения — снарядил Ионов по подсказке некоего режиссера официальных похорон (спустя несколько дней он и сам отправился в Москву, передав, согласно сохранившемуся приказу, директорские обязанности Ленгиза Полыковскому). Выходит, от имени ленинградских литераторов присматривали за ходом событий — секретный сотрудник ГПУ Эрлих и «постукивавший» в ту же тайную дверь Садофьев.

Другой важный персонаж — Макаревич-Петров. Павел Петрович Петров (Макаревич) прятал свою гэпэушную физиономию под личиной кинорежиссера Севзапкино. Человек именно его профессиональных знаний и конспиративного опыта и выступил режиссером «постановки» самоубийства Есенина. Авторитетный для коменданта «Англетера» Назарова свое задание, однако, выполнил плохо. Доверившись громилам, перетащившим труп по подвальному лабиринту из дома следственной тюрьмы ГПУ по проспекту Майорова (бывший Вознесенский), 8/23, Петров не проверил подготовленный для открытого обозрения пятый номер. В результате возникло немало недоуменных вопросов. Почему веревка обвивала горло несчастного лишь полтора раза и не было петли? Как Есенин, истекающий кровью, смог с порезанными ладонями и другими ранами соорудить на столе столь сложную пирамиду и взобраться под потолок? Что за страшный вдавленный след над переносицей (официальная версия — ожог)? Наконец, куда исчез пиджак покойного?

И самое главное: куда пропал писательский дневник с неопубликованными рукописями — прозой, стихами, публицистикой?

Кстати сказать, видевший мертвого Есенина Оксенов растерянно записал в «Дневнике»: «…вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог — от накаленной трубы парового отопления, о которую он ударился головой?), рот полуоткрыт, волосы, развившиеся страшным нимбом вокруг головы. Когда надо было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака (где же он? Так и неизвестно.)».

И далее: «В гробу он был уже не так страшен. Ожог замазали, подвели брови и губы».

Начинавший тогда спецслужбу молоденький стихотворец Павел Лукницкий свидетельствует: «Есенин мало был похож на себя. Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза — желвак, на переносице — ссадина, и левый глаз — плоский: он вытек»[10].

«Наследил» в есенинской истории и Георгий Ефимович Горбачев, уже известный нам персонаж. Сей товарищ не просто знал Троцкого, но и давно с ним сотрудничал. С тех пор как они сидели в «Крестах» в июле — сентябре 1917 года за организацию военно-большевистского путча в Петрограде, их дорожки постоянно пересекались. Председатель Реввоенсовета Троцкий в годы Гражданской войны наверняка выслушивал отчеты Горбачева, политинспектора Петроградского военного округа, в 1921 году — заместителя начальника Политического управления 7-й армии. В 1926–1928 годах, в период все нараставшей борьбы Сталина со «старой гвардией», у Льва Давидовича, пожалуй, не было в Ленинграде более преданного сторонника, чем Георгий Ефимович. Причем воинственного, упрямого, использовавшего нелегальные средства для утверждения идей разжигателя мировой революции.