Валентин сразу проснулся.

Он-то думал, что проклятый вторник все-таки кончился…

Постучали второй раз. Негромко, но настойчиво. Затем третий раз уже с раздражением. Он запахнулся в самурайский халат и открыл высоченную дверь.

Это была Магдалина, но разглядеть ее он не успел.

— Фас!

Два добермана кинулись на него молча, страшно, с легким рычанием умело сбили с ног. Он упал спиной на ковер. Самец вцепился, ему в горло, фиксируя позу «пленник», а самка прихватила зубами левую ляжку и поставила твердую лапу на причинное место — поза «страж». Одно неосторожное движение, и он будет растерзан.

— Кто ты, сучий потрох?

Магдалина присела на корточки у его лица, и Валентин почувствовал дух коньяка. Стерва была пьяна и опасна вдвойне, ее глаза горели злобой: уй, я тоже доберман, разорву.

Что ж, лжеКлавиго на крайний случай уже придумал, как защищаться, если припрут…

— Я не Клавиго.

— Так я и знала! И кто ж ты, козел?

— Я его слуга. Мы поменялись ролями.

— Зачем? Только не ври, сука. Я читаю все твои вонючие мыслишки.

— Клавиго боялся, что князь отнимет книгу о мандрагоре и не заплатит.

— Врешь! Папа ее купил и перевел на счет поганца пол-лимона! Я сам оформлял бумаги… — и она стащила парик.

Черт возьми — это был секретарь князя.

— Ты… секретарь…

Было от чего опешить, но это был именно он, без наклеенных усиков Чаплина, в гриме молодой девушки с накрашенными губами и тенями в духе двадцатых годов. И почему-то в перчатках до локтя.

Она-он-оно расхохоталось с истинным сладострастием полной победы. Псы чуть ослабили хватку, они лучше понимали оттенки человеческой речи, и детектив Драго понял: сработало, ему поверили. Что ж, куй железо, пока горячо…

— Да, вспомнил, — на ходу выкручивался Валентин, — ваши деньги на счет поступили, но мой хозяин побоялся, что князь его не отпустит из зоны, оставит навсегда слугою при книге. И велел мне занять его место.

— Зачем книге слуга?

— Читать непонятный текст. Там порой меняются целые предложения! Написано на тарабарском языке чернокнижников!

— Глупец. Слово князя — закон. Он дал гарантии твоему пузану, что его ждет радушный прием. Он гость клуба! Это наивысший статут приема. Ни один волосок не упадет с головы гостя. Айри, Бен, фу.

Псы, клокоча, отскочили от пленника.

Секретарь встал с четверенек. Потянулся спиной. Кинул парик на диван из черной кожи, где прическа в стиле гаврош смотрелась особенно жутко, — как скальп французского мальчика.

— Вставай, лакей, налей мне виски.

Валентин встал, псы опять зарычали. Прошел к минибару и вытащил на свет зеленый пузырь шотландского Auchentoshan. Поставил бокал на столик перед диваном, куда плюхнулся незваный гость, и налил виски. Псы легли на ковер и, не сводя яростных глаз, караулили каждый жест.

— Осел, этот бокал для шампанского, для виски нужны стаканы… плесни и себе.

— Валентин (вспомнил Валентин имя секретаря). Я ночью не пью.

— Осел. Я Магдалина, — рассмеялась Магдалина, — смотри, грум.

И распахнув халат, она на миг стянула вниз бретельки лифа показывая плоскую женскую грудь во вкусе 20-х годов, грудь летчицы биплана, круги белизны на загорелом теле, почти что грудь юноши, если бы не торчали в стороны два сизых мизинца (соски).

Насладившись новой порцией шока, Магдалина, торжествуя, подняла бокал:

— Прав папа, мне нужно в актрисы. Все три дня за ужином я сидела напротив тебя, говнюк, и ты ни разу не заподозрил, что тот вертлявый мальчик с усиками в стиле Чарли — это была я.

Залпом опорожнив бокал, она вновь опьянела.

— Что ж, сегодня твой рыжий патрон будет здесь, и папа устроит вам очную ставку. Чую, ты кое-что сочиняешь, не понимая, дурила, что здесь, в доме истин выдавать себя за другого нельзя. Я тебя разыграла от скуки. И папа меня отругал. Настоящий секретарь покупает папе картину на аукционе. Купит, вернется.

— Но ты же выдала себя за другого. Тебе можно, а мне нет.

— Это мой дом, и все от шоферни до собак знают меня в лицо и рады моему маскараду. Я играю в лица, а ты шпионишь, трахаешь мою глупую сестричку-эротоманку, нахал, без моего разрешения. А я ее, дуру, люблю, это моя игрушка, а не твоя подстилка, а ты совал свой грязный хобот во все дырки, засранец. Шлепал мошонкой по попке. Убить тебя мало!

— Магдалина, это твоя Герда меня изнасиловала.

— Верю… — она безнадежно махнула рукой. — Герда двустволка, но ты не в моем духе, лакей, я сама выбираю партнеров для глупышки. И кроме того — у нас такой уговор! — я всегда должна видеть коитус во всех подробностях, ненавижу измены. Мы, близнецы, все делаем вместе, дебил.

То-то Валентину показалось вчера, что бильярдная неспроста была выбрана Гердой для уединения, а все ее слова о том, что тут не прослушивают, — блеф.

— Я отлично засек чужого… только не разглядел, что это ты. Китайская ширма в углу? Ты оттуда все видела?

— Да, остроглазый. А ты не так глуп, как кажешься…

Она окинула его женским взглядом и, тайно взвесив свои желания, сказала:

— Пошарь, раб, в баре бутылочку нашего винца. Черная бутылка с черной наклейкой «М».

Валентин чуть перевел стрелки тревоги, ему удалось переиграть злобный дух ночного вторжения… Поискал в мини-баре бутылку.

— Эта? С черепом?

— Давай сюда. — Магда вывинтила стеклянную пробку из узкого горлышка. — Ставь себе стакан. Никаких возражений, иначе тащу тебя к папе в ад, на растопку котла. Вот, три глотка мне и два тебе. Пей.

Валентин поднес стакан к носу, черная влага с красным отливом обладала легким ароматом тревоги. Наитием сыщика он понял, это настойка на корешках мандрагоры.

— Мандрагора?

— Чуть-чуть, по капле настойки на каждые сто грамм. Не дрейфь.

— А почему череп?

— Для непосвященных яд, но это же не про нас. Ты посвященный, слуга мандрагоры, а я всего лишь кайфую. Ну же, глотни. Поверь, не пожалеешь. Ты переживешь расширение сознания. Вместе со мной, дурила. Я редко иду на такой риск с первым встречным мудилой.

Она выпила первой, скорчила рожицу, и занюхала глоток черной жижи сгибом перчатки, надушенной запахом цикламены.

Он выпил вторым и поначалу ничего не почувствовал, только чуть закружило голову, словно внутри черепа завился вьюнком ароматный дымок. Магда положила руки на плечи мужчины, странно, что они так вытянулись, кожа дрогнула от уколов, Валентин снял руку с плеча и увидел, что это уже собачья лапа, а лицо Магды исказилось чертами собачей морды… «Поохотимся!» — пролаяла девушка, но он прекрасно понял смысл этого лая. Опустившись на четвереньки, вся четверка пинчеров припустила по коридору к двери, дверь была заперта, но Магда, встав на задние лапы, руками в перстнях легко справилась с защелкой. Четыре охотника слаженно влетели в ночной лес, где уже вовсю шла охота: видения черных коней, призраки-всадники в тирольских шляпах, тени гончих травили по лунной просеке лунного зайца. Какое счастье быть желанием человека, ату! «Ату!» — пьяно орал фантом рейсхмаршала, поднимая кляксу мрака (коня) на дыбы. Первой прыгнула Магда, заяц заверещал. Клац! Клац! Два добермана завершили атаку на ушастое тельце. Валентин взвыл от экстаза и стал преследовать Магду, наслаждаясь запахом ее течки, задыхаясь от обилия ароматов ночного леса. Вот кислый след барсука, вот потная твердость конских копыт, вот дух черной ваксы, текущий тенью с бортов сапога в стальной прочности стремени, вот аромат белой гортензии, крапленый вонью лесных клопов. Но сильней всего пылала в мозгу Актеона струя ее мускуса, огнем текущая в ноздри. «Артемида!» — взлаивал он призывным голосом гона. Она же то убыстряла бег, скрываясь в чаще, и только волны узорчатой зелени выдавали ее путь, то сдавалась, кружила вокруг сосны, поджидая погоню, огрызалась, пока не замерла и не приняла лунную икоту вставшего на задние лапы самца, страстно тиская флейтой корень любви.