А потом Рейчел рассказала ему о себе. Сначала – о тоске по одному шведскому профессору. Она встряхивала головой и смеялась про себя над собственной глупостью, но потом, неожиданно для себя, вдруг открыла собеседнику, кто она такая, кто тот человек, что лежит связанный в машинном отсеке, и зачем ей надо на Кипр. Папо призналась Заферу, что жить ей, по всей видимости, осталось меньше суток, и он внимательно ее выслушал. Сигара к тому времени догорела, и Павлу прижал Рейчел к себе. Он ласкал и целовал ее, и она не сопротивлялась…

Потом, когда она свернулась калачиком на белом брезенте, положив голову ему на колени, он гладил ее по волосам шершавой рукой и шептал, так тихо, что она едва ли могла слышать его голос за гулом мотора:

– Я буду с тобой, Рейчел. Я буду с тобой до конца.

Стокгольм, Швеция

На светофоре загорелся зеленый свет, и Эрик продолжил движение по Тегельуддсвеген. Он скосил глаза на Йенса:

– Они угрожали ей, можешь себе представить?

Тот покачал головой:

– Думай что хочешь, но я это предвидел.

– То есть?

– Слишком много непонятного вокруг этой продажи «Крионордика». Я так и не смог найти ни одной внушающей доверия организации или хотя бы физического лица. Все какие-то фиктивные фирмы, дутые фонды и джунгли холдинговых компаний. При этом никого, похоже, не заботит, в чьи руки попадет опаснейший вирус. Мне это не нравится.

– Ханна вне себя от страха. Почему ей нельзя сдать кровь в каком-нибудь другом месте?

– Они боятся, что пробы ее крови будут не только у них. Они хотят быть единственными и, похоже, ради этого готовы пойти на все.

Сёдерквист не отвечал. Он вспоминал, какой потерянной выглядела его жена после того телефонного разговора. Может, стоит перезвонить этому нахалу и отбрить его как следует? Или написать заявление в полицию? Машина въехала на мост Лидингёбрун. Солнце било в глаза, и Эрик попытался нащупать очки в пенале. Но очков на месте не оказалось. Йенс хмыкнул:

– Ты чего?

– Я о нашей сегодняшней поездке. Честно говоря, не понимаю, что я там забыл. Я ведь совсем не знаю ее. Мы и словом ни разу не перекинулись. И потом, у нее такое горе…

Эрик улыбнулся.

– Будешь поддерживать меня морально. Мне это нужно, поверь. Она тебе понравится.

– Но я не хочу поддерживать тебя морально. Только не сегодня. Будет лучше, если я подожду тебя в машине.

– Ради бога, брось! Мы только посмотрим, как она. Заодно я оставлю бумаги по продаже «Майнд серф».

– Думаю, ей глубоко наплевать на твои дела. Филиппа Хагстрём – одна из богатейших вдов в Швеции. И она хочет, чтобы ее оставили в покое. Иначе почему не отвечала тебе по телефону?

– Конечно, но ведь мы совсем ненадолго. Не думаю, что Филиппа обидится, если мы ее навестим. А потом пообедаем. Я тебя приглашаю.

Скосив глаза на Йенса, Эрик заметил, что тот как будто повеселел. На Нурра-Кунгсвеген почти не было машин, поэтому до поворота на Эльввиксвеген домчались быстро. Сёдерквист сбавил скорость и стал присматриваться к номерным табличкам на домах.

– Ты нервничаешь, – заметил его спутник.

– Почему это я должен нервничать?

– Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Поверь мне, это нервы.

Вальберг говорил чистую правду. Эрик и сам не понимал, с чего он вдруг так разволновался. Неужели его так пугала встреча лицом к лицу с горем Филиппы? А может, он боялся ее обвинений? Ведь, как ни крути, у фру Хагстрём были основания винить его в смерти Матса, ее мужа.

Вон там, с правой стороны, ее вилла под номером 62. У ворот две машины, серый кроссовер «Порше» и черный «Мазерати». Эрик остановился позади «Порше».

– Думаешь, твоему «Вольво» место на этой парковке? – усмехнулся Йенс.

– Соседи подумают, что прислуга подъехала, – отозвался его друг. – Ну, выходи.

– Нет, я останусь в машине. – Вальберг скрестил руки на груди. – Иди один, так будет лучше. У нее горе, не стоит вламываться к ней такой компанией. В конце концов, у тебя дело.

Эрик покачал головой, перегнулся через спинку водительского кресла и взял с заднего сиденья папку с бумагами и букет цветов.

– Ну, как хочешь.

Затем он приблизился по мощеной дорожке к дверям виллы, почти не заметным с улицы за зарослями березняка. Часть дома стояла на склоне, спускавшемся к реке, поэтому с дороги он казался гораздо меньше, чем был на самом деле. Эрик позвонил в дверь и стал ждать. Поправил рубашку – от волнения по спине у него стекал пот. Никто не отозвался и на второй звонок. Хотя сигнала Сёдерквист, собственно, не слышал – вероятно, звонок был сломан. Эрик хотел было постучаться, но тут заметил, что дверь не заперта. Когда он осторожно приоткрыл ее, до него донеслось отдаленное кошачье мяуканье. В остальном же все было тихо. Мужчина не сразу обратил внимание на стоявший в доме неприятный, затхлый запах.

– Фру Хагстрём! – осторожно позвал Эрик. – Вы дома?

Он оглянулся через плечо. Отсюда было видно только переднее колесо его машины – все остальное скрывали березовые заросли. Собственно, и цветы, и документы можно было бы оставить у входа. Сёдерквист задумался. Нет, он не может войти в чужой дом без приглашения.

Заглянув в прихожую, Эрик положил бумаги и букет на шкафчик у входа, после чего закрыл дверь и зашагал обратно к машине. Однако на полпути его остановило неприятное чувство. Что-то здесь было не так. Два автомобиля у ворот свидетельствовали в пользу того, что Филиппа дома. И потом, эта кошка – почему она так мяукала и скребла когтями?

Эрик тряхнул головой и снова повернул к дому. Открыв дверь, осторожно шагнул в прихожую. Одна стена была целиком загорожена двумя гардеробами, предназначенными, по всей видимости, для верхней одежды и обуви. Между ними висело большое полотно, изображавшее румяную женщину в лодке с веслами. Эрик пригляделся: так и есть, Цорн[14].

Он увидел в прихожей три двери и выбрал самую большую. За ней оказалась просторная гостиная с окнами от потолка до пола, за которыми открывался вид на реку и на здание лодочного клуба с пришвартованными возле него лодками. Всю меблировку составляли четыре приземистых кресла. Кроме них, правда, было несколько по-настоящему замечательных гипсовых скульптур и подзорная труба на штативе напротив окна.

Кошка все еще мяукала и скреблась. Звуки доносились откуда-то справа. Эрик обошел комнату и обнаружил спиральную лестницу, ведущую вниз. Затхлый запах усилился. Сёдерквист вспомнил, что примерно так пахнет одна разновидность грибов, которая часто встречается в здешних лесах. Он встал на верхнюю ступеньку лестницы.

– Фру Хагстрём, вы дома?

Ответа не последовало. Кошка скреблась все неистовее, и мужчина медленно пошел вниз. Там оказался зал с не менее просторными окнами, которые, однако, были задернуты гардинами. Посередине стоял большой обеденный стол и не меньше двух десятков стульев. И везде на стенах висели картины. Эрик остановился на нижней ступеньке и прислушался. Он знал, что совершает ошибку, чувствовал это всем телом. Ударивший ему в нос тошнотворный запах заставил его поморщиться. Мяуканье доносилось из коридора, в который вела дверь в дальнем конце зала. Проходя мимо стола, Сёдерквист споткнулся обо что-то скользкое. Нагнувшись, он обнаружил айпад. Треснувший дисплей был забрызган кровью. Эрик прислушался. Мяуканье перешло в жалобный скулеж. Теперь было трудно поверить, что эти звуки издает кошка, и мужчина подумал, что непременно должен ее выпустить. Но выходить в коридор не было никакого желания. Подсознательно – а возможно, даже уже сознательно – он знал, что именно распространяет такой ужасный запах.