Однако самой недоступной мечтой, ускользающей все дальше, какой бы близкой она ни казалась, было неуловимое обещание, в которое обратилась для Молины Ивонна. Хуан Молина думал об Ивонне сутки напролет. Первое, что вставало перед глазами певца, как только он просыпался, было ее бледное лицо; весь день он дожидался полуночи, чтобы только ее увидеть. И тогда минуты превращались в часы, а часы – в минуты. Молина даже не мог оставаться в своей комнатке во дворе пансиона – одиночество делало ее отсутствие просто невыносимым. Молодой певец сразу же бросался прочь из комнаты, брел куда глаза глядят, пытаясь отвлечься, заходил выпить кофе в какой-нибудь бар, курил не переставая, но чем больше усилий он прикладывал, чтобы прогнать от себя мрачного мотылька тоски, тем настойчивей становилось биение его крылышек. Не было ничего, что бы ни напоминало молодому певцу об Ивонне. Ему казалось, что в клубах табачного дыма и в кофейной гуще он видит знамения судьбы, которая в конце концов приведет его к Ивонне. В стремительном женском силуэте, промелькнувшем за окошком, в перестуке каблучков, неожиданно оглашавших тишину какого-нибудь бара, в не успевшем рассеяться аромате французских духов, в нескромном колыхании чьей-нибудь юбки – во всем, что его окружало, Молина ухитрялся находить напоминания о том, что стремился позабыть. А когда приближался заветный час и влюбленный переодевался для выхода на помост, все, что ни происходило, заранее представлялось ему препятствием, замедлявшим движение стрелок на часах. Молина выходил на сцену, потрясал всех своим искусством, а сам беспокоился больше о том, сколько осталось времени до его долгожданной встречи, чем о случайном сопернике, которого судьба поставила на его пути; Молина устранял это препятствие одним немилосердным броском, спешил в душ, снова переодевался и усаживался за столик в самом темном углу – дожидаться ее появления. В конце концов ровно в двенадцать сквозь клубы дыма Молина видел, как она входит в зал. И тогда жизнь вновь наполнялась смыслом.

Такой была привычная жизнь Хуана Молины. До тех пор, пока однажды ночью, ничем не отличавшейся от других ночей, Ивонна не пришла на свидание в назначенный час. То же случилось и в следующую ночь. А по прошествии недели, проведенной без Ивонны, Молине уже казалось, что от отчаяния он сойдет с ума.

Теперь жизнь Хуана Молины – это безнадежные поиски. Разуверившись во всем, он отправляется ее искать – сам не зная куда. Певцу неизвестно, где она живет; кажется, она что-то говорила про улицу Саранди – или Ринкон, он точно не помнит – в квартале Сан-Кристобаль. Словно потерявшийся пес, он пробегает всю улицу Саранди – с самого начала, от проспекта Ривадавия до того места, где она упирается в высокие стены Военного Арсенала, – а назад возвращается по улице Ринкон. Молине нужен какой-нибудь знак; ему кажется, что одежда, развешанная на балконе этого доходного дома, может навести его на след, – тогда он занимает наблюдательную позицию на углу, курит одну сигарету за другой и ждет, что Ивонна вот-вот войдет или выйдет из этого подъезда. И в таком положении, опершись на афишную тумбу, подогнув одну ногу, с прилипшей к губам сигаретой, Хуан Молина поет песню отчаяния:

Что поделать мне с тоской,

с болью сладить силы нету:

я не знаю, что с тобой,

сердце мечется в печали,

лишь взгляну я на балкон,

где цветы давно завяли,

все с поникшей головой,

здесь, на улице Ринкон, —

и молю: пускай не этот.

И вот, услышав песню Молины, грузчики с рынка Спинетто, отдыхавшие под жестяным навесом, и рыночные торговки, только что закрывшие свои лавки, проникаются той же тоской и бросаются в объятия друг к дружке, чтобы танцевать безутешное танго:

Если б вдруг заговорили

камни этого квартала,

если б мне они открыли,

что заметили они,

что с твоей душою стало…

Стал я злобным дураком,

на судьбу одна надежда:

как узнать мне тот балкон,

где висит твоя одежда?

Теперь к импровизированному танцу у ворот рынка присоединяются водители грузовиков и женщины, навьюченные тяжелыми сумками, а Молина продолжает:

Если б с Богом был знаком,

я б сдавил покрепче четки,

поболтал со стариком.

Мне ведь ничего не жаль,

все готов теперь отдать я:

пусть вернет тот срок короткий,

когда ты в «Рояль-Пигаль»

раскрывала мне объятья.

Лучи заходящего солнца постепенно сдают позиции уличным фонарям. В этом призрачном мерцающем свете, погружаясь в туман, обитатели Спинетто танцем сочувствуют тоске молодого певца:

Солнце падает устало

за проспектом Ривадавия,

за печальными домами;

слышны горькие рыданья —

плачут ангелы над нами

и грустят, что вдруг затих

цокот каблучков твоих

с той поры, как ты пропала.

Когда Хуан Молина завершает песню, пары танцующих распадаются и все возвращаются к своим делам.

После долгих и бесплодных поисков Хуан Молина отправлялся в кафе «Родригес Пенья и Лаваль» в тщетной надежде, что Ивонна придет туда, как делала раньше каждую среду. А по ночам в «Рояль-Пигаль», все меньше скрываясь, он пытался наводить справки, расспрашивая всех, кто мог бы обладать хоть какой-нибудь информацией. Но у Ивонны не было друзей. На любой вопрос Молины его коллеги только пожимали плечами. Однажды ночью, находясь уже на грани отчаяния, юноша набрался храбрости и решил обратиться к единственному человеку, который, несомненно, должен был хоть что-то знать, – к Андре Сегену. Не раздумывая о последствиях, борец отправился к управляющему и спросил его об Ивонне. Сеген реагировал странно: сокрушенно вздохнул и широким жестом положил руку на плечо юноши. Сердце Молины готово было выпрыгнуть из груди; он уже не знал, хочет ли услышать ответ управляющего. Француз подвел его к стойке бара и по-отечески произнес:

– Молина, я знаю, как вы относитесь к этой женщине. Но если позволите дать вам совет, я бы рекомендовал вам забыть ее.

Меньше всего Хуан Молина сейчас расположен выслушивать советы. Единственное, что ему нужно, – это узнать, где Ивонна, и тотчас же броситься к ней.

– Все, что я могу вам сообщить, юноша, – сюда она больше не вернется, – закончил свою речь Сеген.

Певец попробовал узнать, где ему искать Ивонну. Управляющий покачал головой, еще раз похлопал Молину по опущенным плечам и удалился. Прежде чем раствориться в сумраке кабаре, француз остановился, повернул голову и повторил:

– Забудьте ее, послушайте моего совета.

Безутешный Молина не мог сдвинуться с места – казалось, жизни его пришел конец.

Ночи в кабаре превратились для Молины в повторяющийся кошмар. К страданиям от того, что никто не воспринимает его в качестве певца, и позорной необходимости выходить на борцовский ринг в дурацком наряде теперь еще добавилась горечь потери единственного существа, придававшего смысл его жизни. Столик, за которым раньше сидела Ивонна, теперь пустовал, словно печальное напоминание о ее пропаже. Молина превратился в изможденную тень того человека, каким он был раньше. На борцовском помосте этот неукротимый зверь, прежде изливавший свою ярость в песне, не обращая внимания на поверженных соперников, теперь стал похож на заезженную лошадь. Его воли едва-едва хватало, чтобы изобразить хоть какое-то подобие сопротивления. Знаменитый борец так ослабел и зачах, что его партнерам по рингу приходилось делать громадные усилия, притворяясь, что они валятся под натиском чемпиона. Обычно выступление борцов завершалось схваткой с кем-нибудь из зрителей, решившимся оспорить чемпионство Молины. Как правило, на арену вылезали толстяки, расхрабрившиеся от выпитого шампанского. Юноша обходился с ними гуманно. Никто не чувствовал себя униженным. Пара оборонительных захватов – и противник уже покидает поле боя. Однако как-то раз Андре Сеген с беспокойством наблюдал, как один борец-любитель среднего роста, который в обычной ситуации не выстоял бы против Молины и тридцати секунд, чуть было не завалил чемпиона на обе лопатки. В ту же ночь управляющий вызвал Хуана Молину в свой кабинет. Молина сначала принял душ; ему не нужно было долго гадать о причинах этого приглашения. «Без работы я не останусь», – говорил певец сам себе, к тому же он знал, что в самом крайнем случае ворота судоверфи открыты для него и теперь. Наверное, это и к лучшему: если кабаре превратилось для него в Стену плача, то, возможно, расставание с «Рояль-Пигаль» поможет ему позабыть Ивонну.