несколько поединков, но большинство новичков уже выбыло.

Я не знал про рейтинг. Том смотрит в общую таблицу – мое имя под номером девятнадцать, однако ниже, в правом углу, где перечислены те, кто участвовал впервые, я первый из семи.

– Я не сомневался! – восклицает Том и обращается к женщине, которая заполняет таблицу на доске: – Клаудия, уже все новички закончили?

– Да, а это Лу Арриндейл? – Она смотрит на меня.

– Да, – говорю. – Я Лу Арриндейл.

– Прекрасное начало! – говорит она.

– Спасибо.

– Вот ваша медаль! – Она достает из-под стола кожаный мешочек. – Или подождете до церемонии награждения?

Не знал, что бывают медали, я думал медаль получает только победитель турнира.

– Нам пора, – отвечает Том.

– Тогда держите!

Она протягивает мне мешочек. На ощупь натуральная кожа.

– Удачи на следующем турнире!

– Спасибо, – говорю.

Я сомневаюсь, полагается ли открыть мешок, но Том говорит:

– Так-с, давай посмотрим! – И я достаю медаль.

Она сделана из металла, на ней выгравирована шпага, а с краю – отверстие для ленты. Убираю медаль обратно.

По дороге проигрываю в уме каждый поединок. Я помню все – даже могу мысленно замедлить движения Гантера, чтобы в следующий раз (неужели будет следующий раз?) выступить лучше в поединке с ним.

Я начинаю понимать, почему Том решил, что турнир поможет мне противостоять мистеру Крэншоу. Я пришел туда, где меня никто не знает, и соревновался наравне с нормальными людьми. Это уже достижение, мне не нужен был выигрыш.

Дома снимаю одолженный у Люсии, теперь насквозь пропотевший костюм. Она просила не стирать, потому что он требует особого обращения. Просто повесить на вешалку и вернуть в среду, когда приеду на урок. Мне не нравится запах. Хорошо бы вернуть его сегодня или завтра, но она сказала в среду. Вешаю костюм на спинку дивана в гостиной и иду в душ.

Стоять под горячей струей приятно, в местах касаний начинают проступать синяки. Я принимаю душ долго, пока не чувствую себя совершенно чистым, затем надеваю самые мягкие домашние штаны и кофту. Хочется спать, но надо проверить, что они написали про разговор.

Есть письма и от Кэмерона, и от Бейли. Кэмерон пишет: обсудили, но ничего не решили. Бейли перечисляет, кто пришел: все, кроме меня и Линды, и говорит, что они спросили у консультанта в центре про права человека и научные эксперименты. Говорит, Кэмерон представил дело, будто мы слышали про эксперимент и хотим попробовать. Консультант обещал выяснить, какие законы существуют на этот счет.

Ложусь спать рано.

В понедельник и вторник от мистера Крэншоу и руководства компании нет никаких вестей. Может быть, ученые, которые разработали лечение, не готовы испытывать его на людях. Может быть, мистер Крэншоу пытается их уговорить. Жаль, что нам так мало известно. Чувствую себя как на поляне перед первым боем. В данном случае незнание явно опередило знание.

Вновь просматриваю отрывок журнальной статьи, выложенный в интернет, и по-прежнему не понимаю большинства слов. И даже узнав их значение, не понимаю, как именно влияет на мозг лечение и как оно работает. Неудивительно, что я не понимаю. Это не моя область.

Но жизнь и мозг мои. Я хочу разобраться. Фехтование я сначала тоже не понимал. Не знал, почему нужно держать шпагу определенным образом, почему нужно располагать ступни под определенным углом друг к другу. Не знал ни терминов, ни движений. Не ожидал, что стану хорошим фехтовальщиком, думал – аутизм помешает, и он поначалу мешал. А теперь я уже выступил на турнире наравне со здоровыми людьми. Не победил, но был первым среди новичков.

Возможно, я способен лучше изучить мозг. Неизвестно, хватит ли времени, но можно попробовать.

В среду везу костюм обратно к Тому и Люсии. Он высох и уже не так плохо пахнет, но я все равно ощущаю едкий запах пота. Люсия забирает костюм, а я иду вглубь дома в раздевалку. Том уже во дворе; взяв снаряжение, выхожу к нему. Сегодня прохладно, но тихо, ветра нет. Том тянется, я тоже приступаю к растяжке. Тело ныло в воскресенье и понедельник, а сейчас уже нет, болит только один синяк.

Во двор выходит Марджори.

– Я как раз рассказывала Марджори, как хорошо ты выступил на турнире, – говорит из-за ее спины Люсия. Марджори улыбается.

– Я не победил, – уточняю я. – Допустил ошибки.

– Ты выиграл два поединка! – говорит Люсия. – А также занял первое место среди новичков. Не так уж много ошибок!

«Не так уж много» – это ведь все равно «много»? Вероятно, «много, но не слишком».

Тут во дворе больше вспоминается Дон – как он рассердился и что Том сказал про него. Легкость после победы почти забылась. Придет ли он сегодня? Будет ли сердиться на меня? Наверное, нужно спросить про него или не стоит…

– Саймон был впечатлен! – говорит Том.

Он сидит, протирая клинок наждачной бумагой, чтобы убрать зазубрины. Проверяю свой клинок – новых зазубрин нет.

– Я имею в виду, судья. Мы сто лет друг друга знаем. Ему очень понравилось, как ты держался, когда тот парень умалчивал касания.

– Ты меня так учил, – говорю я.

– Да, но не все следуют совету, – говорит Том. – Теперь, по прошествии нескольких дней, скажи честно: турнир для тебя был больше развлечением или повинностью?

Я не думал о турнире как о развлечении, но и как о повинности тоже.

– Наверное, ни тем ни другим? – подсказывает Марджори.

– Ни тем ни другим, – подтверждаю я. – Это не было неприятно, Том. Ты сказал мне, как готовиться, и я все выполнил. Развлечением турнир тоже не назовешь – скорее, испытание, проверка.

– Тебе хоть немного понравилось? – спрашивает Том.

– Да. Временами очень. – Не знаю, как описать смешанные чувства. – Мне иногда нравится пробовать новое.

Кто-то открывает калитку. Дон. Атмосфера во дворе становится напряженной.

– Привет! – говорит он сухо.

Я улыбаюсь, но он не улыбается в ответ.

– Привет, Дон! – говорит Том.

Люсия молчит. Марджори кивает.

– Возьму вещи, – бросает Дон и идет в дом.

Люсия смотрит на Тома, тот пожимает плечами. Марджори подходит ко мне.

– Сразимся? – предлагает она. – Мне сегодня нужно уйти пораньше. Работа.

– Конечно! – отвечаю я, вновь ощущая легкость.

После участия в турнире фехтовать тут совсем не страшно. Я не думаю о Доне, лишь о шпаге Марджори. Опять возникает чувство, будто, касаясь ее клинка, я почти дотрагиваюсь до нее самой – ощущаю сквозь сталь любое ее движение и даже настроение. Не хочу, чтобы это заканчивалось, замедляюсь, продлевая поединок, нарочно упускаю возможности уколоть, чтобы потянуть время. Чувство совсем другое, чем на турнире, но тоже