Спустя четыре дня, 14 декабря, Кастелли пишет Галилею о происшествии на завтраке у великого герцога, на котором кроме самого Козимо II присутствовали его супруга Мария Магдалина, эрцгерцогиня австрийская, вдовствующая герцогиня (мать Козимо) Кристина Лотарингская и, разумеется, многочисленные придворные:

В четверг утром я присутствовал за столом государя и на вопросы великого герцога о положении дел в университете отвечал очень обстоятельно. Он выказал себя весьма удовлетворенным. На его вопрос, есть ли у меня зрительная труба, я ответил утвердительно, а вслед за тем стал рассказывать о своих наблюдениях Медицейских планет, произведенных мною прошлой ночью. Вдовствующая государыня пожелала узнать их расположение и затем стала говорить, что они действительно должны существовать и не являются обманом инструмента. Об этом же ее светлость задала вопрос и синьору Боскалье[240], который ответил, что существования Медицейских планет действительно нельзя отрицать. Пользуясь этим случаем, я добавил все то, что я знал и мог сказать об удивительных Ваших открытиях и, в частности, об установлении закона движения этих планет. За столом присутствовал и синьор Антонио[241]. Лицо его выражало такую радость и торжество, что было ясно – он доволен моим выступлением. Наконец, после многих разговоров, протекающих весьма пышно, присутствующие встали из-за стола, и я удалился. Однако едва я вышел из дворца, как меня догнал камердинер вдовствующей герцогини и пригласил вернуться. Но прежде чем я расскажу о последующем, должен сообщить, что за столом Боскалья все время что-то нашептывал на ухо вдовствующей государыне. Он признавал истинными все новые явления на небе, открытые Вами, но говорил, что лишь движение Земли невероятно и не может существовать. И особенно напирал на то, что Священное Писание очевидным образом противостоит этому мнению.

Теперь возвращаюсь к моему рассказу. Итак, вхожу я в покои ее светлости, где находились великий герцог, вдовствующая государыня и великая герцогиня, а также синьоры Антонио, Паоло Джордано[242]и Боскалья. Вдовствующая государыня, задав мне несколько вопросов, выразила несогласие со мной, опираясь при этом на Священное Писание[243]. Тогда я, после приличествующих возражений, выступил как богослов и с такой уверенностью и торжественностью, что Вы были бы мною очень довольны, если бы могли меня слышать. На помощь мне пришел синьор Антонио, и это меня воодушевило. И хотя одного лишь присутствия их светлостей было достаточно, чтобы меня устрашить, я, однако, с честью выполнил свою задачу. Великие герцог и герцогиня были на моей стороне, а синьор Паоло Джордано очень кстати выступил в мою защиту с цитатой из Священного Писания. Только одна вдовствующая герцогиня все еще мне возражала, да и то, я думаю, лишь для того, чтобы меня послушать. Синьор же Боскалья за все время не сказал ни слова.

Все подробности этого спора, продолжавшегося добрых два часа, Вам расскажет синьор Никколо Арригетти. Считаю своей обязанностью сообщить Вам только то, что когда я, войдя в покои герцогини, стал восхвалять Вас, синьор Антонио начал также расточать Вам похвалы так горячо, как только можно себе вообразить. Когда же я уходил, то он с поистине княжеской добротой засвидетельствовал мне чрезвычайное расположение; более того, вчера он поручил мне, чтобы я уведомил Вас об этом успехе и о том, чтó он говорил. Он также сказал мне следующие слова: “Напиши синьору Галилею, что я познакомился с тобой, и сообщи ему, чтó я говорил в салоне ее светлости”. На это я ответил, что непременно доведу до Вашего сведения об этом моем счастливом визите, при котором я имел честь стать слугой его сиятельства. Синьор Паоло также оказал мне всяческое расположение, так что дела мои (да будет хвала благословенному Господу, который содействует мне) идут так хорошо, как только можно желать.

Не имея больше времени, целую Вам руки и молю небо ниспослать Вам всяческих благ.

Пиза, 14 декабря 1613 года

Ваш преданнейший слуга и ученик

Бенедетто Кастелли[244].

Однако Галилея это развеселое письмо Кастелли не только не обрадовало, но сильно встревожило. Ученые диспуты служили непременным элементом придворной, салонной и академической жизни. Причем при тосканском дворе диспуты с участием известных virtuosi преследовали две цели – образовательную (в первую очередь для наследников престола) и интеллектуально-развлекательную (для гостей и семьи великого герцога). Часто полемика возникала за столом спонтанно, как это, по-видимому, имело место в описанном Кастелли случае[245]. Вместе с тем подобные споры представляли собой не просто безобидное умственное увеселение. Как отметил Бьяджоли, «придворные диспуты были опасными играми. Участвуя в них, virtuoso мог либо содействовать, либо серьезно повредить своей карьере»[246]. Галилей сразу ясно осознал грозящую ему и его сторонникам опасность.

Во-первых, он понял, что избежать перемещения полемики в теологическую плоскость не удастся, и это, учитывая реалии эпохи Контрреформации и тридентские решения[247], не вселяло оптимизма.

Во-вторых, дискуссия постепенно выходила за рамки узкого круга специалистов[248], а это было чревато самыми неожиданными поворотами в ходе событий.