Галилей никогда не принимал идею эллиптических орбит. В этом даже он, кого можно считать создателем современной научной мысли, оставался пленником древней платоновской концепции, что совершенное движение может быть только круговым. Сегодня мы знаем, что симметричной (не меняющейся) относительно вращений должна быть не форма орбиты. Симметрично действие закона тяготения, т. е. орбита может иметь любую ориентацию в пространстве.

Колоссальные усилия Галилея, вложенные в сами наблюдения, в книги с описанием обнаруженного и в распространение открытий, стали тяжелым бременем как для его здоровья, так и для семейной жизни. В силу одержимости наукой его, вероятно, больше заботило первое, чем второе. Из-за обильных возлияний, нездорового питания и образа жизни Галилей зимой 1610-го и летом 1611 г. страдал всевозможными ревматическими болями, лихорадкой и сердечной аритмией. Не только Хорки обратил внимание на его нездоровый землистый цвет лица – посол Венеции, не видевший ученого несколько лет, был потрясен, встретив Галилея в 1615 г.

Что касается семьи, Галилей, переезжая во Флоренцию, расстался со своей спутницей жизни Мариной Гамба. Она умерла в августе 1612 г., и Галилей оказался попечителем их троих детей. Он быстро решил часть этой проблемы, поместив двух дочерей в обитель Сан-Маттео в Арчетри. Монахини из Сан-Маттео принадлежали ордену клариссинок и пребывали в отчаянной нужде[117]. В то время не было ничего необычного в том, чтобы отдавать молодых женщин в монастыри. Это особенно часто практиковалось в отношении незаконнорожденных дочерей, виды которых на замужество были плохи, тем более что Галилей не имел средств обеспечить их достаточным приданым. Тем не менее выбор именно Сан-Маттео остается малопонятным с учетом крайней бедности данной обители и ее расположения за пределами города, сильно осложнявшего контроль повседневного поведения мужчин в ее стенах. То и дело всплывали подробности скандальных интрижек между монахинями и духовниками или юристами, посещавшими монастырь. Вероятно, у Галилея просто не было другого выбора, поскольку его дочери были слишком юны для монашеского пострига. Галилей сумел добиться их принятия в обитель лишь благодаря содействию кардинала Оттавио Бандини.

О жизни его дочери Вирджинии (сестра Мария Челесте) до 1623 г. нам почти ничего не известно, но сохранилось около 120 писем[118], написанных ею отцу с 1623 до 1634 г. Они рисуют образ очень отзывчивой и заботливой дочери. В обители Мария Челесте была аптекаршей и посылала Галилею лекарственные травы от его многочисленных болезней. Она даже заполнила ему винный погреб к его долгожданному возвращению домой после суда инквизиции. К сожалению, Вирджиния умерла в 33 года от дизентерии. Сраженный горем Галилей написал о своей дочери: “Она была женщиной утонченного ума, неповторимой доброты и горячо меня любившей”.

Намного меньше известно о другой дочери Галилея, Ливии (сестра Арканджела), да и то лишь из писем сестры Марии Челесте отцу. Похоже, Ливия так и не примирилась с монастырской жизнью, и ее отношения с Галилеем были серьезно осложнены суровыми условиями, в которых она оказалась.

Судьба сына Галилея Винченцо сложилась намного счастливее, главным образом потому, что в силу господствовавшей в те времена дискриминации по половому признаку с сыновьями не связывались особые финансовые обязательства. Винченцо был со временем узаконен волей великого герцога и по иронии судьбы окончил медицинскую школу Пизанского университета, которую когда-то бросил его отец. Если вам интересно, сегодня потомков Галилея на свете нет. Его последний прапраправнук Козимо Мария умер в 1779 г.

В 1613 г. Бенедетто Кастелли, бывший студент Галилея, был назначен профессором математики Пизанского университета. В декабре того года, когда тосканский двор по ежегодной традиции перебрался в Пизу, Кастелли неоднократно приглашался отобедать с семейством Медичи. Это привело к знаменитому завтраку, на котором Кастелли попросили объяснить значение открытий Галилея и преимущества коперниканской системы. Чтобы верно оценить контекст этого события, нужно понимать, что в определенном смысле пропагандистская кампания Галилея была слишком успешной. Слыша об открытиях ученого, самые разные люди бросались отвергать его идеи на всевозможных основаниях. Во Флоренции философ Лодовико делле Коломбе оспорил практически все книги, написанные Галилеем к тому моменту. С конца 1610 до начала 1611 г. он составил трактат под названием “Против вращения Земли” (Contro il moto della Terra), где привел многочисленные цитаты из Библии, предположительно свидетельствующие, что Земля неподвижна. Он дошел даже до организации враждебной Галилею “лиги”. Пизанские ученые также примкнули к идеологиям, не симпатизирующим Галилею, причем их аргументы в защиту аристотелевской системы легко смешивались с рассуждениями, основанными на вере. Соответственно, трапеза Кастелли с семейством великого герцога состоялась в уже довольно напряженный период, причем, что важно, на завтраке также присутствовал специалист по Платону, пизанский профессор философии Козимо Боскалья, который относился к Галилею более чем подозрительно.

Поначалу разговор велся на общие темы и был вполне дружеским и мирным. Однако великую герцогиню Кристину, женщину глубоко религиозную, давно занимал вопрос, реальны ли спутники Юпитера, или это всего лишь “иллюзии, создаваемые телескопом”. Боскалья сказал, что их реальность “невозможно отрицать”. Приватно он, однако, шепнул Кристине, что интерпретация системы Коперника у Галилея далеко не безобидна, поскольку “движение Земли заключает в себе нечто немыслимое и не может иметь места, тем более что Священное Писание, очевидно, противоречит этому взгляду”.

Когда Кастелли уходил после этого завтрака, Кристина призвала его в свои покои, где он застал, помимо герцогини и герцога, еще нескольких гостей, в том числе дона Антонио Медичи (поклонника Галилея) и профессора Боскалью. Следующие два часа Кристина допытывалась у Кастелли, что он думает по поводу того, что она считала расхождениями между теорией движущейся Земли и Священным Писанием. Кастелли сделал вывод, что она руководствуется лишь желанием услышать его ответы. Боскалья не проронил ни слова.

В целом все вроде бы прошло благополучно, но Галилей тревожился, что Кастелли может снова оказаться в подобных ситуациях. Поэтому он написал длинное и подробное “Письмо к Бенедетто Кастелли”[119], в котором обрисовал свои идеи о том, как иметь дело с очевидными противоречиями между библейскими текстами и научными открытиями. Написанное больше 400 лет назад письмо и последующая расширенная версия, “Письмо к великой герцогине Кристине”, – оба принадлежащие перу серьезного ученого, который, живя в Италии XVII в., был и “искренним верующим”, – остаются потрясающими свидетельствами отношений между наукой и Писанием. Мы вернемся к этой теме, до сих пор имеющей огромный практический интерес, в главе 17.