Неудивительно, что во многих кругах непосредственной реакцией на трактат Галилея стала растерянность. Люди всех званий и занятий, от правителей и церковной верхушки до широкой публики, обращались к видным ученым за мнением и советом. Даже немецкий ученый Маркус Вельзер, позднее способствовавший распространению идей Галилея, писал Христофору Клавию из Римского колледжа, прося совета:

Еще одним человеком, сразу понявшим ценность поддержки Клавием открытий Галилея, оказался друг последнего, художник Чиголи. У него создалось впечатление, что Клавий счел обнаружение спутников Юпитера мистификацией, и Чиголи стал убеждать Галилея как можно быстрее съездить в Рим. Это был разумный совет, поскольку Клавий был не единственным влиятельным скептиком в Риме. Кристоф Гринбергер, австрийский астроном-иезуит, впоследствии сменивший Клавия в должности профессора математики Римского колледжа, также поначалу предположил, что обнаруженные Галилеем горы на Луне были не более чем игрой воображения, а луны Юпитера всего лишь оптической иллюзией.

Весной 1610 г. многие другие сохраняли такое же недоверие. Коллега Джованни Бартоли, флорентинец, работавший в то время в Венеции, писал 27 марта: “Они [профессора-естественники] смеются [над этими открытиями] и называют их чепухой, он же [Галилей] пытался выставить их большим прорывом, и преуспел, и добился увеличения жалованья на 500 флоринов”[105]. Бартоли добавил, что многие из этих профессоров “считают, что он [Галилей] позабавился над ними, выдав за тайну обычную подзорную трубу, что можно купить на улице за четыре или пять лир и, говорят, того же качества, что и у него”.

Галилей столкнулся с еще одной проблемой, технической. Бо́льшая часть телескопов, имевшихся в Европе, были крайне низкого качества или сложны в использовании. Эта неприятность приводила к тому, что даже при наличии верных инструкций некоторым пользователям попросту не удавалось увидеть явления, которые, по собственному заявлению, наблюдал Галилей. Например, возвращаясь в Падую из Флоренции после встречи с великим герцогом, Галилей остановился в Болонском университете, где попытался продемонстрировать свои находки тамошнему главному астроному Джованни Антонио Маджини, который в 1588 г. обошел Галилея в борьбе за эту должность. К сожалению, Маджини и никто из его приближенных не сумели разглядеть спутники Юпитера, хотя в собственном журнале наблюдений Галилей записал, что в те же две ночи, 25 и 26 апреля, он видел соответственно две и четыре луны.

Намного хуже было то, что чешский математик Мартин Хорки, в то время работавший помощником Маджини и даже живший в его доме, написал Кеплеру злобное письмо о визите Галилея, где с презрением утверждал: “Галилео Галилей, математик из Падуи, явился к нам в Болонью и привез с собой подзорную трубу, в которую он видит четыре выдуманные планеты”. Хорки добавил, что “испытал этот Галилеев инструмент бесчисленными способами”, и, хотя “на Земле он действует чудесно, на небесах врет, поскольку остальные неподвижные звезды кажутся двойными”. Хорки далее говорит, что “наилучшие мужи и благороднейшие мудрецы”, в том числе философ Антонио Роффени, “подтвердили, что инструмент врет”. Хорки даже опустился до безжалостного и совершенно излишнего описания внешности Галилея, пожалуй, отчасти верного в свете постоянной борьбы Галилея со слабым здоровьем, но слишком уж желчного: “Волосы его висят; кожа, вся в мелких морщинах, покрыта отметинами mal français [сифилис]; у него деформированный череп, ум, пораженный горячечным бредом; его зрительные нервы разрушены, поскольку он разглядывал Юпитер с чрезмерным любопытством и самонадеянностью. ‹…› [У него] учащенное сердцебиение из-за небесной сказки, в которой он убедил всех и каждого”[106].

Хорки завершает описание предложением на немецком языке, лучше всего раскрывающим его злокозненную натуру: “Тайком от всех я снял восковой слепок подзорной трубы и, когда Господь сподобит меня вернуться на родину, собираюсь изготовить намного лучшую подзорную трубу, чем у Галилея”.

Как и следовало ожидать, амбициозные планы Хорки не осуществились, однако его жгучая зависть и бешеная ненависть к Галилею никуда не делись. В июне он опубликовал в итальянской Модене трактат “Очень краткое выступление против «Звездного вестника», недавно разосланного всем философам и математикам Галилео Галилеем”, в действительности представлявший собой не что иное, как злобный выпад против Галилея. Хорки замыслил оспорить реальность открытий Галилея, но его аргументы были смехотворны. Вдобавок он ядовито утверждал, что единственной причиной появления пятен света, якобы замеченных Галилеем возле Юпитера, было удовлетворение его жажды денег.

Данный инцидент закончился для Галилея благополучно, сильно ударив по самому инициатору (проникшись отвращением к поступкам Хорки, Маджини изгнал его из своего дома, а Кеплер порвал все контакты с ним), но книжонка Хорки является характерным примером общей реакции взвинченных обожателей Аристотеля.

Галилей сразу понял, что ему предстоит тяжелая борьба по убеждению других в своей правоте, но он никогда не уклонялся от полемики и был готов драться за то, в истинности чего был совершенно уверен. Первое и главное – ему нужно было убедить своего бывшего ученика и будущего работодателя, великого герцога Козимо II Медичи. Чтобы добиться этого, он, возможно, уже в 1609 г. поразил герцога великолепными видами Луны в телескоп. Позднее, в марте 1610 г., как только “Звездный вестник” увидел свет, он проследил, чтобы герцог получил высококачественный телескоп с подробными инструкциями по его использованию. Соответственно, к концу апреля Галилей уже знал, что может рассчитывать на поддержку герцога. Нужно было решить, кого наиболее выгодно завоевать следующим. Сознавая, что, кто платит, тот и заказывает музыку, он решил направить свои усилия на патронов ученых, а не на самих ученых. Поэтому Галилей составил чрезвычайно амбициозный план просвещения тосканского двора: