Как только мы сели, Люк кивнул сотруднику театра, и я заметила движение в оркестровой яме. Занавес открылся, на сцене запорхали танцоры. Затем появилась примадонна. Я почувствовала прилив ностальгии, хотя не могла понять причину. Я никогда раньше не видела эту оперу, и все же она казалась мне очень знакомой. Постановка была другой, более авангардной, но я закрыла глаза, и тогда захлестнувшая меня увертюра напомнила об ощущении столкновения с чудом, которое я испытала когда-то. Но где?..

Я вспомнила мадам Ринки и свои жизненные пути. Я понимала французский, на котором звучали арии, что было невозможно – в этой жизни.

Я закрыла глаза. «Оффенбах», – мелькнула мысль, всплывшая из глубин подсознания. Я не знала Оффенбаха. Поправка: Хелен Ламберт не знала Оффенбаха. И не говорила по-французски. Однако какая-то часть меня прекрасно помнила эту музыку.

– «Сказки Гофмана», – прошептал Люк. – Любимая опера Джульетты. Они только что завершили сезон в Торонто, и я нанял их на ночь.

Слова Люка прозвучали тяжело, гулко, точно в замедленной съемке. А потом все помутнело.

Джульетта ЛаКомпт

Париж, Франция, 1896 год

Колоратурное сопрано затихло, и певица драматично упала на пол. Другой персонаж повернул механизм на ее позвоночнике, возвращая ее к жизни, заставляя ее голос взлететь под своды зала подобно птице. Музыка, спектакль, сам театр были настолько великолепны, что Джульетта едва ли могла воспринимать что-то еще. Она сидела с широко раскрытыми глазами, не замечая, что Люсьен Варнье внимательно ее изучает.

Голос певицы снова стих, и дива в костюме куклы упала на сцену. Ее юбка эффектно расплескалась по полу, пока другие герои собирались вокруг, надеясь скрыть ее истинную сущность. На самом деле она была вовсе не женщиной, а куклой, которая обманывала влюбленного главного героя, Гофмана.

Весь спектакль, от атмосферного газового освещения до искусно нарисованных задников и декораций, стал для Джульетты настоящим праздником. Сплетение гармоний и неотступных мелодий дало голос чувствам, о которых Джульетта не подозревала, пока не села в кресло из красного бархата. Это был звук потери – ее личной потери, теперь разыгранной на ее глазах. Спектакль ранил сердце Джульетты, точно нож. Казалось, река звуков изливала в мир то, что таилось в глубинах ее души.

Той ночью на Джульетте было платье с расшитым бисером лифом в темно-синих и золотистых тонах и шифоновая юбка цвета океана и золота. К этому наряду она подобрала эффектное темно-синее пальто из бархата и кружева. За несколько месяцев, прошедших с момента приезда в Париж, Джульетта многому научилась. Она гордилась тем, что стала разбираться в литературе, музыке и моде.

Как обычно, Джульетта пробежала взглядом по зрителям, высматривая профиль Маршана. «Сказки Гофмана» проходили не в Парижской опере, а в небольшом театре, где ставились разношерстные дешевые спектакли. Маршан вряд ли пришел бы сюда, его вкусы были слишком изысканными. Друзья Варнье придерживались авангардных взглядов, но Люсьен пообещал ей, что однажды отведет ее в ту самую Парижскую оперу, в Опера-Гарнье.

После представления Варнье повез Джульетту на омнибусе по новым широким улицам, вытесняющим более мелкие и бедные кварталы. Они вышли в Люксембургском саду, где Джульетта взяла Варнье под руку. Лишь мельком Джульетта замечала более мрачную сторону Парижа: замаранных детей, мужчин в поношенных пальто и проституток в тонких накидках или без них, но с ужасно утомленными лицами. Она всегда всматривалась в тускло освещенные улицы в поисках улыбки Маршана, но так ее и не нашла. Издалека она заметила небольшую карусель, о которой рассказывал Маршан. Это место было одним из его любимых.

– Понравился спектакль? – спросил Варнье, закурив.

Джульетта кивнула, пытаясь разглядеть карусель, прежде чем та скрылась из виду. Невзирая на красоту спектакля и прелесть парижских улиц, мысли то и дело возвращались к Маршану. Она любила его, но во что вылилась эта любовь? Все закончилось кончиной матери. Кончиной жены и ребенка Маршана. Он предупреждал, что пути назад не будет, и оказался прав. Но знал ли он, какую цену они оба заплатят? Джульетта носила его ребенка. Часто она задавалась вопросом, что бы она делала, если бы мать не забрала его с помощью темной магии, – а она была уверена, что это темная магия.

– Твои мысли где-то далеко, – заметил Варнье.

– Не особо, – солгала Джульетта.

– Ты знаешь историю этой оперы?

– Нет, – сказала Джульетта, заставив себя сосредоточиться на словах Варнье.

– «Сказки Гофмана» – проклятая опера. – Освещенный огнями Пантеона, Люсьен прикоснулся к шелковой шляпе и глубоко затянулся. – Оффенбах умер, не закончив ее. Восемь лет назад во время представления в Комической опере вспыхнул пожар. Они только-только начали ее показывать. И это было уже не первое возгорание. После второго представления в «Рингтеатре» произошел взрыв газа. «Сказки Гофмана» – особенная опера.

В тот вечер в Париже кипела жизнь. Смех и ритмичный звук лошадиных копыт за пределами сада смешивались с постукиванием трости Варнье.

– Вы верите, что оперу можно проклясть?

– Да, Джульетта. Я верю в проклятия. Я думаю, они вокруг нас. – Варнье горько рассмеялся, снова переключив внимание на сигарету.

Следующие несколько недель прошли непримечательно. За легким завтраком, состоящим из выпечки и чая, Джульетта читала Le Temps, Le Figaro и Le Petit Journal[23], пытаясь хоть что-нибудь разузнать о Маршане. Днем к ней приходил учитель по итальянскому и английскому языкам, одаривая стопками книг для прочтения. Кроме того, каждую неделю Джульетта брала уроки игры на фортепиано. Варнье планировал поездку в Италию летом, чтобы Джульетта могла увидеть искусство и оперу Флоренции.

Джульетта вспомнила, что Маршан учился во Флоренции. Она цеплялась за каждую связь с художником, пусть самую далекую. Каждую ночь месье Варнье встречался с ней за ужином, и они ели boeuf[24], устриц, кролика, форель и салат с белыми трюфелями. Варнье рассказывал Джульетте о вине и шампанском, а также познакомил ее с вишневым бренди, который стал ее любимым напитком. Она смаковала каждый из этих уроков, надеясь, что однажды они сделают ее еще более желанной для Маршана.

Но больше всего Джульетта преуспела в игре на фортепиано.

Поначалу Джульетта боролась с клавишами, но через год уже бегло читала ноты. Произведения становились все труднее, требуя все большей беглости пальцев, все большего мастерства. Она перешла к простым пьесам Шопена, на втором году обучения – к этюдам. Когда ноты окончательно уложились в ее голове, она научилась читать музыку – смотреть в ноты и слышать их, не прикасаясь к клавишам. Джульетте нравилась техничность и сложность занятий на фортепиано; в отличие от поэзии или искусства, которые можно интерпретировать субъективно, здесь каждая нота была либо верной, либо нет. Каждый день Джульетта бросала себе вызов, чтобы совершенствовать свой талант. Откровенно говоря, Джульетта не была уверена, что у нее есть талант, но его с лихвой заменяло упорство, восхищавшее ее учителя. Ко второму году обучения старик решил, что она вполне может сочинять короткие произведения.