права в одном, Ива. Этот наряд недостоин тебя. Я сделаю тебе другой. Его роскошь сразу даст тебе понять, как сильно я раскаиваюсь. В качестве наказания я буду делать его под руководством Мяты. И во время Песни и Танца я позволю тебе им похвастаться перед всеми.

— Хм.

— Ты не рада?

Как сказать…

Просто в какой-то момент я поняла, что любой наряд будет смотреться на мне невзрачным балахоном. Неважно, как я буду выглядеть. Рядом с Чили на меня всё равно не обратят внимания. Я убедилась в этом, следя за сёстрами, попадающимися нам на пути.

Игнорировать её, пока она сама не желала попадаться им на глаза, было так легко. А теперь они и хотели бы её не замечать… хотели бы злиться на неё… хотели ненавидеть… но не могли. Одна и та же растерянность застыла на женских лицах. Незнакомки и её бывшие подруги провожали её взглядами, вряд ли понимая истинную причину собственного интереса. Дело в обозначившихся отличиях? То, что раньше воспринималось всеми как уродство, теперь казалось любопытными особенностями. Рост, телосложение, черты лица… и что-то ещё, неуловимое, инстинктивное, что пробуждал её взгляд и усугубляла её близость.

Саму Чили тяготило такое пристальное внимание, потому что обычно оно не предвещало ничего хорошего. В прошлом такая прогулка могла обернуться для нас трагедией, теперь же она вызывала настороженный коллективный интерес, молчаливое снисхождение. Я не могла объяснить такую лояльность даже полнолунием. Происходящее казалось нереальным, а потом я заметила Виолу…

Она стояла в окружении своих танцующих подруг, игнорируя их и музыку. Повзрослевшая, дивно похорошевшая, облачённая лишь лунным светом, она смотрела на свою бывшую избранницу со смесью паники и восторга. Упустив возможность правильно отреагировать, Виола не придумала ничего лучше, как поднять руку в приветственном жесте.

— Что это она делает? — недоумённо пробормотала я, но Чили ничего мне не ответила. Она стояла впереди меня, и я не видела её лица, но чувствовала исходящее от неё напряжение. Волны мрачной злости.

— Хочешь подойти? — спросила я, но Чили снова промолчала. — Странно, что она без своей пары. Либо Виола с Зирой уже достигли единства, либо поссорились… Хотя она выглядит довольной, так что, наверное, первое. То, к чему она так стремилась, жертвуя тобой, свершилось — стоит её поздравить.

Солнце была со мной не согласна. Отвернувшись, она потянула меня в сторону, но почувствовав сопротивление, подхватила на руки, унося прочь. Обычно такая грозная и злорадная, на этот раз она предпочла тихо уйти, лишая меня столько милого сердцу зрелища.

Разочарованная, растерянная, брошенная Виола смотрела ей вслед.

— Она всё ещё смотрит, — сообщила я, глядя через её плечо. — Так смотрит, будто уже давно бросилась бы за тобой, моля о прощении, если бы ты была одна. Если ты мечтала о мести, Чили, то она только что случилась: видеть меня в твоих объятьях так невыносимо для неё.

— Ты — не месть, — возразила тихо Чили. — Наоборот. Ты — причина, по которой эта месть до сих пор не случилась.

— Так я тебе мешаю?

— Я стараюсь ненавидеть и злиться, правда, — шутливо отозвалась Чили. — Но не могу, когда ты такая голая под этой накидкой.

Я отвела полу в сторону, показывая себя, дразня.

— Что ты вытворяешь? — обречённо простонала Чили, заключая: — Придётся спрятать тебя ещё надёжнее.

Она уносила меня вглубь сада, в его забытую, обветшавшую часть, где мы привыкли прятаться от Имбирь. Туда даже она не решалась заходить, пренебрегая скопившейся работой. Тайное, уединённое, живописное место… Но на этот раз, когда мы вошли под сень древних плодовых деревьев, нашу идиллию нарушил детский плач. Звук полностью противоположный царящей вокруг чувственной атмосфере.

Я вздрогнула, начиная оглядываться по сторонам.

— Что с тобой?

— Ты не слышишь? — удивилась я, не веря, что смогла её превзойти. По физическим способностям Чили превосходила всех нас: она была очень внимательной, особенно ночью, инстинктивно выискивая опасность. Но жалобный писк выпавшего из гнезда птенца её слух, почему-то не воспринимал. — Пойдём скорее.

Спустившись на землю, я повела её за собой.

— Дети плачут? — догадалась она, когда зов уже невозможно было игнорировать, и я с улыбкой покачала головой. Стать хорошей матерью ей, похоже, не суждено.

Мы вышли к беседке, в которой прятались две девочки. Они обе плакали, но одна — громко и призывно, а другая — тихо, умудряясь утешать свою подругу. Они не могли не напомнить мне меня саму, в последнее время такую капризную, и Чили, привыкшую терпеть боль и обиды.

Чтобы не напугать их ещё сильнее, я заговорила как можно тише и мягче, в то время как Чили предусмотрительно решила помалкивать.

— Прекрасные цветочки, вы стали бы украшением нашего сада, но ваши мати сейчас наверняка проливают ещё более горькие слёзы, ища вас.

Они лишь сильнее расхныкались, выбегая к нам, наперебой объясняя, что они заблудились, устали и хотят есть, но до плодов им не дотянуться и из этого жуткого сада не выбраться. Они погибнут здесь, погибнут, как их и предупреждали, и из них вырастут деревья, да?

— Вы очень далеко забрели, — согласилась я, замечая, как они смотрят на Чили. Такую высокую, широкоплечую сестрёнку они точно видели впервые. — Как вы оказались в этой части сада?

— Мы поспорили с остальными.

— Да, поспорили, что придём сюда ночью.

— Чтобы увидеть его.

— «Проклятье нашего клана».

— Оно страшнее мифей, а мы видели мифей, они жуткие.

— Это вы про Имбирь? — удивилась я.

— Нет. Мы про… — Они переглянулись, и самая смелая из них произнесла одними губами:

«Мужчину».

Я посмотрела на Чили, не зная, что на это ответить, а моя единая усмехнулась:

— Ну и как успехи?

Не желая признаваться в неудаче, они зловеще произнесли:

— Он точно где-то рядом.

— Да? Это плохо. — Чили взглянула на меня. — Может, пойдём отсюда? Не хочу встретиться с кем-то, кто хуже мифей.

— Погоди, мы же ещё не знаем, кто им рассказал эту чушь.

— Все говорят. Мы слышали, — уже не так решительно отозвались девочки.

— Все? И что же они говорят? Как нам распознать врага?

— О, ты бы сразу поняла, если бы с ним встретилась, — заявила одна. — Они такие… уродливые и жестокие.

— И их мир такой же уродливый и жестокий, — поддакнула ей другая. — Там всё можно купить за золото и самая дешёвая вещь там — женщина. У одного мужчины может быть сотня женщин. И он обращается с ними, как с рабынями.

— Мужчины угнетают женщин всеми возможными способами, и их самый любимый: заставлять делать им новых мужчин.

— Если у