— Священник — не мужчина, ваше высокопреосвященство!

— Вы очаровательны! Что ж, речь ведь идет не о моем дворце — у меня есть дом.

— То есть домик, говоря напрямик!

— Нет, нет, дом для вас!

— Ах, дом для меня! — произнесла графиня. — Где же это? Я понятия не имела об этом доме.

Кардинал снова было сел, но тут он поднялся.

— Завтра в десять утра вы получите адрес. Графиня покраснела, кардинал учтиво взял ее за руку. И на сей раз поцелуй был одновременно и почтительным, и нежным, и дерзким.

Они раскланялись с тем остатком улыбающейся церемонности, который указывает на близость в недалеком будущем.

— Посветите его высокопреосвященству! — крикнула графиня.

Появилась старуха и осветила кардиналу дорогу.

Прелат вышел.

«Так, так! — подумала Жанна. — Сдается мне, что это большой шаг в свет».

«Ну, ну, — поднимаясь в карету, подумал кардинал, Я разом убью двух зайцев. Эта женщина слишком умна, чтобы не завладеть королевой так же, как завладела она мной»!

Было время, когда Париж, свободный от дел, Париж, весь отдавшийся досугу, всецело проникся страстью к тем вопросам, которые в наше время составляют монополию богатых, коих именуют людьми бесполезными, и ученых, коих именуют лентяями.

В 1784 году, то есть в ту эпоху, до которой мы довели наш рассказ, модным вопросом, который всплыл на поверхность, который носился в воздухе, который стоял в головах всех сколько-нибудь начитанных людей, подобно облакам в горах, был месмеризм — таинственная наука, неточно определенная своими изобретателями, которые, не видя необходимости в том, чтобы демократизировать свое открытие с момента его рождения, предоставили ему взять себе имя человека, то есть аристократический титул, вместо одного из научных названий, заимствованных из греческого, с помощью коих чрезмерная скромность современных ученых вульгаризирует ныне любую часть науки.

Доктор Месмер, как сообщила нам сама Мария-Антуанетта, прося разрешения у короля нанести ему визит, пребывал в Париже. Пусть же и нам разрешат сказать несколько слов о докторе Месмере, чье имя, ныне удержавшееся в памяти небольшой группы адептов, в ту эпоху, которую мы пытаемся живописать, было на устах у всех.

Около 1777 года доктор Месмер привез из Германии, этой страны туманных мечтаний, науку, переполненную облаками и молниями. При свете этих молний ученый видел только облака, образовывавшие у него над головой темный свод; человек заурядный видел только молнии.

Месмер дебютировал в Германии диссертацией о влиянии планет. Он пытался установить, что небесные тела, благодаря той силе, которая создает взаимное притяжение, оказывают влияние на тела одушевленные, в особенности же — на нервную систему посредством некоего тонкого флюида, наполняющего собой всю вселенную. Но эта первая теория была весьма абстрактной. И Месмер отказался от этой первой системы, чтобы броситься в систему магнетизма.

Магниты в ту эпоху были хорошо изучены; их свойства, симпатические и антипатические, заставляли минералы жить почти человеческой жизнью, придавая им две величайшие страсти в человеческой жизни; любовь и ненависть. А следовательно, магнитам приписывали удивительные возможности излечения больных. И Месмер присоединил действие магнитов к своей первой системе и попытался увидеть, что он может извлечь из этого соединения.

К несчастью для Месмера, по прибытии в Вену он обнаружил обосновавшегося там соперника. Увидев это, Месмер, будучи человеком, наделенным богатым воображением, заявил, что он отказывается от магнитов как от вещей бесполезных и что отныне он будет лечить не минеральным магнетизмом, но животным магнетизмом.

Это слово, сказанное как новое слово в науке, не означало, однако, нового открытия: магнетизм, известный у древних, использовался и в египетских посвящениях в таинства, и в греческом пифиизме; в средние века он сохранялся как традиция; Месмер приступил к изучению этой науки, разрозненной и порхающей подобно тем блуждающим огонькам, которые ночью пробегают над прудами; он создал из нее законченную теорию, единую систему, которой дал имя «месмеризм».

Он приехал во Францию, принял из рук Доктора Шторка и окулиста Венцеля семнадцатилетнюю девушку, страдавшую заболеванием печени и слепотой, и через три месяца заболевание было вылечено, слепая видела совершенно ясно.

Это исцеление убедило множество людей, среди них врача по фамилии Делон: из врага он сделался приверженцем.

С этого момента слава Месмера все возрастала: Академия высказалась против новатора, двор высказался за него.

Французский же народ был увлечен: его неудержимо влекло к себе это странное чудо месмеровского флюида, который, по утверждениям адептов Месмера, возвращал здоровье больным, делал безумцев разумными, а мудрецов — безумцами.

Таким образом, этот человек, который по прибытии в Париж не нашел никакой поддержки, даже со стороны королевы, его соотечественницы, охотно поддерживавшей своих земляков, этот человек поистине царил в общественном мнении, оставив далеко позади себя короля, о котором никогда не говорили, г-на де Лафайета [27], о котором еще не говорили, и г-на де Неккера [28], о котором больше не говорили.

Картина эпохи, которую мы попытались нарисовать в предыдущей главе, в которой жили наши герои, и людей, которые занимали умы, может извинить в глазах читателя то невыразимое рвение, с каким парижане стремились попасть на зрелища исцеления, устраиваемые публично Месмером.

Так, даже король Людовик XVI, который если и не любопытствовал, то, во всяком случае, ценил новинки, поднимавшие шум в его добром городе Париже, разрешил королеве, при условии, как помнит читатель, что августейшую посетительницу будет сопровождать одна из принцесс, даже король позволил королеве один раз увидеть, в свою очередь, то, что видели все.

Это было через два дня после того визита, который нанес г-же де ла Мотт г-н кардинал де Роан.

Небо, ясное и голубое, зажигало первые звезды, когда г-жа де ла Мотт, одетая так, как одеваются элегантные женщины, являющие все признаки богатства, въехала в фиакре — госпожа Клотильда выбрала самый новенький, какой только могла, — на Вандомскую площадь и остановилась напротив дома величественного вида.

Это был дом доктора Месмера.

Помимо фиакра графини де ла Мотт, великое множество экипажей и портшезов стояло перед этим домом, а помимо экипажей и портшезов, человек двести — триста любопытных топтались по грязи и поджидали выхода исцеленных больных или прихода больных, нуждавшихся в исцелении.