В процессе работы над картиной Таривердиевым было написан цикл из десяти песен. В фильм вошли только две: «Где-то далеко…» и «Мгновения», которые потом знала вся страна, от мала до велика. Зато «Семнадцать мгновений весны» иллюстрированы несколькими очень удачными темами-размышлениями.

Нелегко было найти и певца на исполнение песен для фильма. Композитор и режиссер сошлись во мнении, что это должен быть не просто красивый тембр голоса, он еще должен подходить самому Тихонову. И в дальнейшем это удалось. Я, например, ничего не зная об этой гениальной задумке авторов фильма, в первый раз смотря картину, до слез спорила с дворовыми подружками, что песни в полюбившемся фильме исполняет сам Штирлиц! А как же иначе?..

Первая кандидатура – Вадим Мулерман идеально подходил, но был зарублен высоким телевизионным начальством из-за имеющихся у певца «трений» с руководством. Вскоре известный на ту пору певец вообще пропал из поля зрения своих поклонников. Потом выбор пал на звезду эстрады Муслима Магомаева. Певца подвела пафосность исполнения. А тут еще в поле зрения попал не менее известный тогда Иосиф Кобзон. Несмотря на то, что он был одной с Мулерманом национальности, Кобзон всегда умел где надо промолчать и дружить с нужными людьми. На него «добро» было получено, но с одной маленькой поправкой – в титрах не должно значиться имени исполнителя песен. Именно это в дальнейшем и сбивало зрителей, правда, первое время, пока певец еще не был так широко известен, – кто же поет – Штирлиц или кто другой…

Вот как вспоминал эту историю Муслим Магомаев: «Я записал песни к фильму, но увы, мой голос не соединился с образом советского разведчика Штирлица-Тихонова. С песней «Мгновения» еще можно было покрутить и так и эдак – спеть пожестче или более проникновенно. А с песней «Я прошу, хоть ненадолго…» («Где-то далеко…»)… Как Микаэл Таривердиев ни изощрялся, ни варьировал, все-таки это интонационно, мелодически напоминало «Историю любви» Фрэнсиса Лея. Эту песню я так и спел – по-американски, по-фрэнксинатровски.

Потом мне дали послушать другую запись – Кобзона. Хотя Иосиф и клялся мне, что моего варианта исполнения он не знал, я угадывал в его версии некоторые мои интонационные нюансы и акценты, и динамику – где тише, где «нажать», где сгустить… Я почти уверен, что Лиознова «для пользы общего дела» давала ему меня послушать. Я вышел из студии и сказал Иосифу: «Ты так же не слышал мою запись, как Таривердиев не слышал «Love story».

В своей книге М. Таривердиев пишет, что я за эту историю с записями якобы обиделся на него. Нет, не обижался я на композитора. Меня пригласила Лиознова, а Микаэла я ни разу не встретил на записи в студии, не созванивался с ним в это время, не получал от автора ни письменных, ни устных пожеланий.

Татьяна Лиознова просто сказала: «Нет» (эта маленькая женщина умеет сказать с жесткой безапелляционностью»). И предложила переделать. Я отказался: я такой, какой есть, и подделываться под разведчика не могу, не хочу и не буду. Я никогда ни под кого не подстраиваюсь…

Манера пения и характер голоса Иосифа Кобзона как нельзя лучше совпали с образом Штирлица. Я так и сказал Лиозновой, послушав запись Иосифа: «Не надо было, Татьяна Михайловна, приглашать меня. Вы же прекрасно знали и мой голос, и мою манеру». И она согласилась.

Если честно, обиделся я на режиссера. Потом, как часто бывает со мной – по причине моей отходчивости и незлопамятства, – мы по-доброму объяснились с Татьяной Лиозновой. Она была у меня в гостях…»

С самого начала работы над картиной ее не выпускали из поля зрения так называемые консультанты. Это были военные историки, хорошо разбирающиеся в своем предмете и следящие за тем «как бы чего не вышло», а, вернее, вышло все так, как надо. Товарищи с Лубянки тоже не держались в стороне. Картину консультировал сам заместитель Юрия Андропова Семен Цвигун. В титрах он значился под псевдонимом. Мало того, что они помогали кинематографистам воссоздать детали военного быта фашистской Германии, тонкости работы разведчиков. Они же подсказали режиссеру Лиозновой и несколько оригинальных, не прописанных в сценарии, идей. Так, в картине появилась ностальгическая сцена – воспоминания Штирлица о встрече с женой. Интересно, что в первоначальном варианте героиня Элеоноры Шашковой приходила на встречу с мужем с маленьким сынишкой, пока Лиознова не решила, что мальчуган только помешает самому важному для картины романтическому куску. В общем-то, надо признать, что и здесь женское чутье «маленькой железной леди» не подвело.

Вот как отзывалась Лиознова об этом моменте работы над фильмом: «Ближе всех к экранной стояла история одного нашего генерал-консультанта. Во время нашей с ним поездки он показал мне конспиративные квартиры, мы меняли номера, как положено… Потом он рассказал о своих редких встречах с женой. Вообще им иногда устраивали свидания в гостиницах: двойные номера, ключи заранее заготовлены, чтобы у портье не брать, одна ночь, и все. А однажды разведчик должен был оказаться на одной станции в чужой стране, далекой от нас, а она – ехать в поезде в таком-то вагоне.

В сцене встречи Штирлица с женой оправдание еще одной ситуации. Я Габи (актриса С. Светличная) посадила за тот стол, где сидела жена. Поэтому… он с ней и переспал бы, может, сто раз, но вот… она сидит на том месте, где сидела жена. Я больше всего боялась замечаний по этому поводу: Штирлиц обязан был иметь женщину, ибо, если б ее не было, это привлекло бы внимание. Что он – гомосексуалист или что еще? Стали бы копать и докопали бы до чего-нибудь… Но разведчики это поняли, сказали: «Мы благодарны вам за то, что вы так приподняли и так вдохновенно рассказали об этой, в общем-то, жуткой жизни, которой приходится нам жить». В этой сцене должен был быть и ребенок… Потом я отказалась от мысли снимать ребенка. Если иметь в виду правду, отец, не отрываясь, смотрел бы только на него. И я бы потеряла многое…

Что касается актрисы, которая сыграла бы жену Штирлица, то она была подобрана так. Я все время говорила – мне такую надо, чтобы русское лицо было, ясное и простое. И вот привезли. Это была актриса Шашкова из театра имени Вахтангова…»

Надо сказать, что телевизионное начальство посчитало отснятую сцену, длящуюся почти шесть минут, слишком затянутой, скучной для зрителя, требовало ее сократить. К чести Лиозновой, она отстояла этот важный для фильма материал. И была права, поскольку сцена встречи стала одним из любимых зрителем эпизодов картины. А вот, скажем, другой момент фильма, придуманный Лиозновой и так понравившийся начальникам, – встреча Штирлицем 23 февраля – оказался затянутым и фальшивым. На это указывал режиссеру и Таривердиев, советуя его вовсе убрать из картины, но дух противоречия Лиозновой в данной ситуации сыграл с ней злую шутку, и невыразительная сцена все же вошла в фильм.

Интересно, что даже столь серьезный фильм, как любимый сериал «Семнадцать мгновений весны», содержит немало огрехов и киноляпов. Вот они:

– В ванной Штирлица и в ведомстве РСХА – советская сантехника.

– Невесть каким образом на стене кабинета Мюллера висят круглые пластмассовые часы «Слава», массово выпускаемые в СССР 70-х.