Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же вы лечите их, доктор? (1cdeb)
– Как можем, – пожал плечами Мясницкий. – Квалификация персонала сомнений не вызывает, как и квалификация вашего покорного слуги… Юродивым не позволяют лишнего, как в прошлом, но над ними не издеваются. Это такие же советские люди, только больные. Смирительная рубашка не служит лечебным средством, как когда-то, применяется по необходимости. Электросудорожную терапию не используем – метод гестаповский, а эффективность не доказана. Раньше лечили сном – тоже полная глупость. Кормили снотворным, и больные спали сутками, будили, чтобы покормить. До революции в качестве воспитательной меры применяли сульфозин – раствор серы в масле. От этого варварского метода советская психиатрия давно отказалась. У больных поднималась температура, возникали жуткие боли в месте укола… Лечим в основном медикаментозно, к каждому больному ищем подход. Врать не буду, не всегда срабатывает. Кто-то отказывается принимать лекарство, тогда используем силу, вводим внутримышечно. Бесчеловечных экспериментов не проводим. Самый популярный диагноз – шизофрения. Лечится галоперидолом. Лекарство так себе, имеет массу побочек. Полагаю, вы видели, как умалишенные меняют позы, совершают резкие непроизвольные движения. У них плохой сон, тревожность, снижение мыслительной активности. Открою секрет, Павел Андреевич: это происходит не потому, что эти люди сумасшедшие. А потому, что таковы побочные явления от приема галоперидола.
– Сложно, – вздохнул Горин с понимающим видом.
– Да уж, непросто, но ничего, работаем. Рано или поздно жизнь войдет в колею, ситуация изменится… Простите, молодые люди, – доктор глянул на часы, – был рад поболтать, провести познавательную лекцию, но надо работать. Не переживай, Маша. И Игорь Леонидович пусть успокоится. Никто не умер. За твоей мамой будут наблюдать, выводить из опасного состояния. Полного выздоровления не обещаю, но, поверь, все будет хорошо…
Глава 8
Он не стал донимать расспросами расстроенную девушку, молча вел машину. Павел начинал ориентироваться в этом городе. Две центральные улицы – Ленина и Пролетарская, две перпендикулярные – Щорса и Октябрьская, а все остальное – фактически периферия, бараки и частные дома, разбросанные по обширной площади. Район, где проживали Душенины (а также Каплины и прочие достойные горожане), был единственным приличным в городе. Он требовал обновления, многие дома и объекты – реконструкции, однако здесь было приятно находиться. Восстановительные работы начинались именно отсюда. Полпути девушка молчала, потом вздохнула, решилась рассказать:
– Мы больше трех лет прожили в эвакуации… Моему брату Сереже было восемь, когда это случилось… Нас увозили в район станции Мги. Эвакуироваться в Ленинград было поздно, немцы уже отрезали дороги. Наши войска отступали, на дорогах творился хаос… Самолет пикировал на колонну, я его прекрасно помню, вижу, как сейчас, глаза пилота за очками – холодные, злорадные… Он выпустил очередь и взмыл в небо, долетев почти до земли… Мы находились в кузове – я, Сережа и мама. Отца не было, он задержался, обещал приехать позднее. Этот ужас никогда не забыть. В машине было много людей. Меня закрыл собой незнакомый мужчина, не намеренно, так получилось, в него попали пули… Людей косило, кто-то вывалился из кузова. Мама кричала, стала прикрывать собой Сережу. Потом оказалось, что опоздала, прикрывала уже мертвого… Маму ранило в обе ноги, водитель потерял управление, машина свалилась в кювет, перевернулась. Я потеряла сознание, очнулась от воя мамы. Нас вытаскивали из кучи тел, выжили несколько человек. Мама какое-то время была в сознании, билась в припадке, я никогда ее такой не видела. Она пыталась вытащить Сережу, но тот был мертв, его убил этот фашист на самолете… Но мама не понимала, пыталась привести Сережу в чувство, злобно кричала на тех, кто ее оттаскивал. Моя психика выдержала, ее – нет… Мы жили в тылу, мама лежала в госпитале, я ее постоянно навещала. Приехал отец, но он не мог долго быть с нами, работал в тамошних структурах по партийной линии, постоянно разъезжал… раны на ногах мамы зажили, но она стала отдаляться, сделалась замкнутой, чужой. Так и не смирилась с гибелью Сережи, это и повлекло расстройство психики. Все происходило постепенно, случались прояснения. Отец добывал лекарства, приводил докторов. Но состояние ухудшалось. Поначалу это было тихое помешательство, мама переставала узнавать людей. Срыв случился лишь однажды – и снова по вине самолета… Обычно не летали, а тут прошли прямо над домом. Она запомнила этот рев, когда на нас пикировал штурмовик, он связался в мозгу с гибелью Сережи. Только через неделю мама успокоилась, еще больше замкнулась. Иногда вставала, ходила по дому, делала какие-то дела. Вдовин