“Mais mangez donc, Madame![22] Кто знает, когда вы теперь сможете поесть” <…>

В нашем новом вагоне не было ничего. Есть нечего, воды в умывальниках нет, питьевая вода отсутствует. Американка хватилась своего билета в спальный вагон, перспектива проговорить всю ночь с болтливой болгаркой ее никак не устраивала, и она залилась слезами: “Дочь меня успокаивала, всё, говорит, будет хорошо. По Европе я путешествую первый раз – и последний”. Мы все принялись ее утешать, датчанки напоили ее чаем, вылив в чайник остатки питьевой воды из бутылки. Я достала печенье и шоколад, ужасный турок из Чикаго извлек из сумки апельсины и сыр – и болгарка всё это в мгновение ока съела! <…>

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что чикагский турок – он занимал соседнее купе – многократно пытался открыть ко мне дверь, и не потому, что замыслил что-то нехорошее, а потому, что решил, что за дверью туалет. <…>

В Белграде нашему взгляду предстали король с королевой, смотрелись они лучше некуда. В наш поезд тут же хлынули детективы, вид у них был в точности такой, как в кино и в театре. Большую часть времени детективы простояли, прислонившись к дверям туалетов, и о том, чтобы воспользоваться уборной, не могло быть и речи.

Приехала я в среду – вместо понедельника!»

«Убийство в Восточном экспрессе», как мы видим, навеяно незадачливым путешествием на поезде. «Смерть на Ниле» (отметим первоклассный перевод Владимира Харитонова, Агате Кристи далеко не всегда везет с переводчиками) – путешествием, причем вполне безмятежным, на пароходе.

В 1933 году Агата отправляется в плавание по Нилу с Розалиндой и Максом; с отчимом, кстати сказать, Розалинда – девочка, как принято говорить, «трудная», – ладит прекрасно. Погода стоит превосходная, общество – лучше некуда. За исключением малоприятной пассажирки с манерами деспотичной и жестокой садистки, бывшей, как при знакомстве выяснилось, тюремной надзирательницы. Агате она запомнилась – писательница вывела ее под именем миссис Бойнтон сначала в рассказе «Смерть на Ниле», а потом в пьесе «Луна над Нилом». Из рассказа спустя четыре года родился роман с тем же названием, а из романа – несколько экранизаций, в том числе и с участием Дэвида Суше.

А в конце ноября 1934 года Агата и Макс едут на северо-восток Сирии, в долину Хабур, на рекогносцировку: ближайшие полгода Максу предстоит копать здесь, в местах диких, неизведанных. Запасаться, когда едешь жить в эту no man’s land, приходится всем: от теплой одежды и постельного белья до шариковых ручек, от ленты для пишущей машинки до ирландского виски, до которого Макс был большой охотник, от справочников по археологии до брезентовых палаток, спальных мешков, топоров и консервов. О домах с мраморными верандами в Мейадине надо было забыть раз и навсегда. Здесь даже кроткой, всем всегда довольной Агате было на что посетовать: двое слуг, они же по совместительству водители, нерадивы, грязь кругом непролазная, и нет спасения от слепней и гигантских черных крыс. Макс, в отличие от жены, любит комфорт, но тут ему не до комфорта, он радуется, как дитя: осмотр долины Хабур и Джагджагхав дал отличные результаты – можно будет в следующем году начинать раскопки в Сирии, в Чагар-базар на реке Дара. Радость Макса примиряет Агату с действительностью – мужняя жена, одно слово.

На ближайшие два года, 1935-й и 1936-й, распорядок жизни Макса и Агаты установился: осень и зима – в Сирии, весна и лето – в Англии.

Теперь главная «домашняя» забота Агаты – не дома́, а единственная дочь, которой, как мы знаем, Агата занималась мало; она, как Виола Марл в «Сверкающем цианиде», «принадлежала к той разновидности матерей, которые выполняют свои обязанности на расстоянии»[23].

Розалинда хороша собой: высокая, статная, да и за словом в карман не лезет, говорит, в том числе матери и Максу, что думает. А думает она о том, что учеба – не для нее. Мать отправляет непоседливую, независимую дочь в Швейцарию, где она учится сначала в пансионе в Гстаде, потом в пансионе в Шато-Дексе, потом живет во французской семье в Париже – и ухитряется так французский толком и не выучить. Равно как и немецкий: месяц, проведенный в семье под Мюнхеном, почти ничего не дал. Если чему Розалинда и учится с охотой, так это фотографировать; получается очень неплохо. И не только учится сама, но и приохотила мать; фотографирование будет доставлять Агате немалое удовольствие.

В Сирии у Мэллоуэнов большое хозяйство: 140 рабочих, в основом арабы и курды, а также – турки, работники самые квалифицированные и дисциплинированные. Агата и Макс (Агата особенно) пользуются всеобщей любовью и уважением, привезенные из Англии консервы «идут на ура».

В сентябре 1937 года у них в Чагар-базар гости: Розалинда навещает мать и отчима, отмечает вместе с ними материнский сорок седьмой день рождения, и в качестве подарка набрасывает карандашом их портреты, а также фотографирует всю команду. Вид у Агаты и Макса на портретах и на фотографиях, несмотря на походные условия, – позавидуешь. Эти портреты и многочисленные фотографии, а также снятый на раскопках любительский документальный фильм, спальные мешки, примусы, инвентарь для раскопок и даже вагон Восточного экспресса стали спустя много десятков лет экспонатами двух выставок: «Агата Кристи, Макс Мэллоуэн и Ближний Восток» (1999) и «Агата Кристи и археология» (Британский музей, 2001).

В 1938 году Агата пишет сразу три книги: «герметичный» детектив «Десять негритят» – один из самых мрачных, безысходных своих романов, где жертвами один за другим становятся все действующие лица без исключения, детектив, действие которого происходит на раскопках, и очередной детектив «с участием» Кэтрин Вули – «Свидание со смертью». Леди Уэстхольм (разновидность матриарха Кэтрин Вули), списанная с начетчицы, англо-католички мисс Уилбрахам, с которой Агата встретилась в Ираке весной 1930 года, – одновременно и героиня, и тиран, и жертва. Вот первые, черновые наброски этого романа из записной книжки писательницы; потом, по ходу работы над книгой, от этого чернового наброска, как и от других черновиков, почти ничего не осталось:

«Перед смертью цитрат натрия впрыснут в кровь. Кровь разжижается. Быстрое окоченение трупа из-за диабета. (Ключ: сахар в кармане.) От шляпы зависит многое. В данном случае: человек тот же, шляпа другая; человек другой, шляпа та же самая. Y видит мертвого… Это мистер Х… Встречается с Z… Убивает его, прячет тело Х в пещеру… Шляпы. Y носит тропический шлем… Z… носит фетровую шляпу… Х носит тропический шлем. Кто такие Y, X и Z? Z – пластический хирург? Y – его бывший пациент? Х – человек нужного размера? Тропический шлем в такой стране может быть важной вещью?»

Впоследствии от идеи тропического шлема Кристи откажется, и наметит совершенно другой сюжет:

«Способ убийства? Фотоаппарат? Обвиняется муж. Ловкий мошенник. Достает фотоаппарат