– Прости, я не это хотела сказать. Я имела в виду то, что вы все находитесь в равном положении, и это путешествие, к сожалению, за гранью разумного.

Я резко сбрасываю, швыряю телефон на кровать, и тут, внезапно, меня настигает волна невесомости. Я полностью перестала чувствовать свое тело, меня поглотила необъяснимая легкость. Голова кружится, будто я только что слезла с карусели. Затем на смену легкости и приятной воздушности приходит резкая боль. Я падаю всем телом на пол и погружаюсь во мрак, теряя сознание.

Очнулась я в совершенно незнакомом мне месте. Белые стены, потолок и запах спирта. Медицинский блок. Мне становится тревожно, кажется, что я вернулась в тот самый день, что разделил мою жизнь на «до» и «после», в тот день, когда мне вынесли приговор. Я не тороплюсь нажать на кнопку вызова, поскольку хочу еще несколько мгновений побыть наедине с собой и разобраться в хаосе мыслей.

Но внезапно дверь моей палаты открывается, и я слышу скрип колес кресел. Андреа, Том, Фил и Брис с нарисованными улыбками на лице подъезжают к моей койке.

– Ну, как ты? Ты нас сильно напугала, – говорит Брис.

– Я в порядке. Кажется. А что со мной произошло вообще? Почему я здесь?

– Ты упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов, – поясняет Андреа.

– Мы тут поспрашивали медсестер, которые кружились вокруг тебя, они сказали что у тебя обострение энцефалопатии или как-то так. А причиной тому является стресс, – говорит Том.

– Прекрасно.

– Что у тебя случилось? – спрашивает Андреа.

– Родители не отпускают меня в поездку, ссылаясь на то, что мы все с вами спятили.

– Плохо дело. Как теперь быть?

– Не знаю, Брис. Я уже ничего не знаю.

Меня выпустили из медблока в этот же день, но теперь к моему ежедневному рациону прибавился новый список медикаментов, от одних названий которых меня уже тошнило.

В конце недели ко мне в комнату заходит Фелис, держа в руках бандероль. Я была ошарашена ее визитом, но еще больше меня повергло в шок содержимое бандероли – доверенность и две пачки денег. Также ко всему этому прилагалась небольшая записка, в которой я сразу узнала мамин почерк: «Еще раз прости нас. Если тебе так будет лучше, значит, мы пойдем на этот шаг. Мы любим тебя. Помни».

– После того, что с тобой случилось, я позвонила твоим родителям и сообщила об этом, – говорит Фелис.

Я не нахожу достойных слов, чтобы выразить свою благодарность, лишь обнимаю ее и шепчу робкое: «Спасибо».

В этот же день я направляюсь в палату к Карли, чтобы сообщить ей эту новость, но, к моему удивлению, я не застаю ее на месте. Предположив, что в данный момент она находится на диализе, я принимаюсь ждать ее.

Мой взгляд падает на стол у ее кровати, на котором лежат какие-то бумаги. Попытки побороть любопытство оказываются безуспешными. Я подъезжаю к этому столу, беру в руки одну из бумаг. Какой-то договор или что-то вроде того. Вначале я думаю, что эта бумага связана с нашей поездкой, но потом я понимаю, что глубоко заблуждаюсь. В договоре я вижу лишь несколько слов, которые заседают у меня в голове: отказ от операции по трансплантации почек. Подпись.

Я долго не могу прийти в себя. В голове множество вопросов, которые сплелись в один комок. Самые ключевые из них: Зачем? Зачем она это сделала?

Спустя несколько минут в палату возвращается Карли. На ее лице беззаботная улыбка. Она что-то начинает мне говорить, смеется, а я не воспринимаю ее слова, они доносятся до меня далеким эхом.

– И когда ты собиралась мне об этом сказать? – спрашиваю я.

– О чем?

– О том, что ты подписала вот это, – указываю я пальцем на бумаги, что находятся на ее столе.

– Я не обязана тебе докладывать о каждом своем действии!

– Почему ты отказываешься от операции? Ты ведь так долго ждала своей очереди и теперь подписываешь себе смертный приговор.

– А может, я и не хочу больше жить. Ты об этом не думала?

– И поэтому ты решила вместо операции отправиться в эту поездку? Разве оно того стоит?

– Определенно. Я сделала свой выбор, Джина. Посмотри на меня, я – рухлядь. Я уже свое отжила. Сегодня у меня отказывают почки, а завтра откажет уже что-то другое. Я не хочу, чтобы эти органы достались мне, и без того уже умирающей. Пусть они спасут того, у кого еще вся жизнь впереди. А я уж как-нибудь справлюсь.

– Сколько тебе осталось? – спрашиваю я, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

– Немного. Поэтому я и хочу успеть сделать все запланированное.

После неудачной попытки самоубийства и нескольких сеансов с Эдрианом моя жизнь превратилась в небоскребы иллюзий. Мне казалось, что все налаживается. Медленно, по кусочкам все склеивается, восстанавливается, и вот совсем скоро наступит долгожданный новый период моей жизни.

Однако после разговора с Карли все те мечты и планы, что я выстроила перед собой – рухнули, словно хрупкий карточный домик. Ничего не меняется. Все остается на своих местах, ничего не движется, ровно так же, как и мое обездвиженное тело. Жестокая реальность отрезвляет и толкает меня в бездну отчаяния.

Я сижу в парке, вдали от всех, и плачу навзрыд, никого не стесняясь. Не о такой жизни я мечтала, черт ее подери. Почему кто-то ведет праздный образ жизни, ни о чем не думает, а кто-то, как я и все те люди, что здесь находятся, вынужден вот так существовать и к обычной поездке готовиться как к какому-то серьезному испытанию. Чертов несправедливый мир!

– Как дела у моей бывшей пациентки? – Из-за внезапного появления Эдриана за моей спиной я чуть не лишаюсь дара речи.

Эдриан подходит ко мне, но при виде моих слез выражение его лица резко меняется.

– Джина, что случилось?

– Все возвращается. Опять. – Небрежными движениями я пытаюсь вытереть лицо. – Вы не могли бы оставить меня одну?

– Во-первых, обращайся ко мне на ты. Я ведь теперь уже не твой врач. А во-вторых, может, лучше прогуляемся немного?

Я не стала возражать. Эдриан катит мое кресло, я постепенно успокаиваюсь и переключаю свое внимание на деревья, мимо которых мы проезжаем, на людей, что скопились у фонтана, на птиц, что пролетают над нами.

– Здесь столько боли. Я раньше и не думала, что люди могут столько страдать. Хотя скорее я не обращала на это внимания. Помню, с какой хладнокровностью переключала программы новостей, в которых сообщалось о наводнении или землетрясении в какой-то точке Земли.

– Человек, не познавший боли, ничего не знает о жизни.

– А вы… то есть ты знаешь о жизни?

– Кажется, да.

Я не рискнула спросить, что именно пережил Эдриан, поэтому я решаю сменить тему для разговора.