«Вот у Евдокии с Куприянского села и волос вьется, и в нижнем хвате не в пример широка. Не то, что степнячка! Ни грудей, ни ухвата нижнего…»

В этот момент степнячка открыла глаза и чему-то улыбнулась.

– Ложись со мной рядом! – с загадочной улыбкой произнесла она на незнакомом языке и повернулась на другой бок.

Пест замер, глядя на угловатые плечи степнячки, тонкую шею и черные как копоть волосы.

– Кабы знать, что ты там лепечешь, да спать так же сладко и не заботиться ни о чем, – Пест говорил почти шепотом, словно боялся, что степнячка его услышит. – Знаю, не поймешь, но сегодня день поминания предков. Мы сегодня на могиле были у отца, прибирались. Я землю над могилой его руками гладил, и тепло учуял. Время подошло, и он…

Пест умолк и поднял кверху лицо, словно пытался что-то спрятать.

– Сорок дней сегодня, как он со света нашего ушел, и по укладу Единый на сороковой день его к себе прибирает, а тут еще и предков поминовения день, – Пест глубоко вздохнул и уперся головою в стол. Он сложил руки на стол и положил на них голову, продолжая что-то бормотать. – А мы ему на могиле синий цвет с полей высадили, поливали вот. Славно будет к Урожаю, в синем цвету… Поминальный камень клали по канону, со звездой ровняясь…

Пест еще что-то неразборчиво бормотал, а светящийся шар начал потихоньку гаснуть. Молодой ведун засыпал, и вместе с его сознанием гас и свет.

Сон

Пест открыл глаза и увидел обычный деревянный потолок. Этот потолок из полубревен он знал до последней трещинки, царапинки и шероховатости.

Мысль о том, что уже светает, заставляет подскочить в постели и сорваться на улицу, шлепая босыми ногами. Взгляд цепляется за люльку, за голубые рюшки одеялка, за слишком большую скамью, слишком большой стол, за слишком большую дверь в дом. Чтобы дотянуться до ручки, надо встать на носочки, чтобы открыть дверь в сени, приходится навалиться всем плечом.

Вот он на улице, во дворе. Там мокрый по пояс отец надевает рубаху на парящее тело. На дворе зябко, но босые ноги отчего-то не чувствуют холода.

– Папко… а меня? Меня-то забыл! – говорит словно не свой, писклявый голос.

– Нельзя тебе со мной! – резко отвечает отец и, подпоясавшись, разворачивается к подъехавшей телеге с мужиками. – Не твое это дело!

Пест поначалу бежит за отцом, который выглядит непривычно большим, продолжает просить:

– Папко, возьми, возьми с собой! Я не подведу! Вот увидишь!

– Тебе со мной дороги нет! – строго отрезал отец, подойдя к телеге. – Не твое это дело…

– А какое тогда мое?

Пест стоит и смотрит на отца, который сел на задний край телеги. Та дернулась и медленно поехала вперед.

– Воложба мое дело? – спросил Пест удаляющегося отца. Букву «р» он проглотил не специально, просто язык сам не хотел слушаться.

Тот в ответ только хмыкнул, но спустя несколько секунд вздохнул и ответил почти одними губами:

– То тебе виднее…

Телега продолжает ехать, а Пест так и остался стоять у дома, глядя, как уезжает отец. В груди почему-то начинает жать, и из глаз льются слезы. Отчего-то наваливается такая детская обида, что становится невмоготу. Пест давно не чувствовал такой обиды. Чистой, без горького привкуса настоящего горя, по-детски наивной. Он продолжал стоять у колеи и вытирать кулаками слезы, которые лились ручьем, и не мог остановиться…

В ночной тьме землянки ведуна

Пест открыл глаза и обнаружил себя лежащим в той же землянке на полу у того же стола. В нескольких шагах стояла та же печь, рядом та же лавка, та же занавеска на печи, тот же мешок с соломой под головой и…

И черные как тьма волосы под носом. Тепло человеческого тела рядом под одеялом и страстное желание обнять хоть что-нибудь живое.

Юный ведун шмыгнул носом, утер слезы и обхватил степнячку в районе плеч, сильно ее прижав к себе. Та лежала на боку, спиной к Песту, и лица ее видеть он не мог.

Неизвестно, сколько он так пролежал, уткнувшись в волосы Кара'кан, пахнущие лугом, но уснул он с безмятежным выражением лица. Сама же степнячка не спала. С того самого момента, когда Пест открыл глаза. До рассвета она лежала и загадочно улыбалась месяцу, который был виден из меленького окошка.

– У нас одно дело… – раздается шепот степнячки на неизвестном языке в темноте землянки.

Проклятье

Кара'кан сидит на обструганной чурке посреди комнаты и с ехидной улыбкой наблюдает за юным ведуном. Несмотря на поздний час, Пест бегает вокруг нее как ошпаренный. Он уже нарисовал углем вокруг нее несколько кругов из витиеватых символов. Такие символы, соединенные в одну вязь, используются только ведунами.

Пест протягивает ведьме чашу с травяным отваром, и та принимает, кивнув.

– Правильно делаешь… – с улыбкой произносит степнячка на своем языке.

– Пей, до конца пей! – Пест рукой показывает, что надо делать.

Степнячка припадает губами к отвару, а ведун рукой подпирает чашу, не давая ей остановиться. Когда отвар выпит, а юная ведьма начинает кашлять, Пест делает пару шагов назад и начинает ритуал.

Ведун закрывает левой рукой правый глаз и громким шепотом начинает шептать:

– Земле не содрогнуться, ветру не задуть, пламени не сжечь, а воде не утопить… – как только юноша зашептал, степнячка умолкает и выпрямляется. Белки глаз заволокло тьмой, длинные волосы зашевелились и встали дыбом. Со стороны могло показаться, что с пола в потолок, в аккурат из-под ведьмы, дует сильный ветер. – …Как небо пред светила сном, как рассвет перед звезды дорогой…

Пест продолжает говорить традиционные слова, а левым глазом наблюдает, как над головой юной ведьмы проявляется корона проклятья. Она состоит из переплетения множества тонких ростков и настолько огромна, что верхние края скрываются в потолке.

От такого зрелища юный ведун запнулся на полуслове, и тут же все исчезает. Исчезает сотканная из множества темных нитей корона, исчезает поток воздуха, колыхавший волосы ведьмы, и исчезла тьма, застилавшая глаза.

– Вот тебе и проклятье… – произносит Пест, подхватывая Кара'кан на руки. Девушка начала заваливаться на спину и поначалу даже не дышала. Но спустя несколько секунд юноша слышит мирное сопение здорового сна.

Спустя пару часов, как только расступились облака в ночном небе, окрестности освещает полумесяц. Именно в этот момент глаза степнячки открываются. Она садится на лавке, куда ее положил Пест, и глаза сразу же находят маленькое окошко. В этом окошке она видит краешек светящегося полумесяца.

– Я рада, что могу тебя видеть, – шепчут губы степнячки незнакомые слова. Она начинает скользить взглядом по землянке, пока не находит Песта. Тот опять уснул, сидя за столом. Комнату уже давно не освещает магический огонек. Пест создавал его, как сгустились сумерки.