– Я говорила тебе, сперва меня заперли в келье. Я говорила тебе, что там не было ничего, кроме лампадки под распятием, а где-то рядом пищали крысы. Грех так поступать, сказала я нунцию, когда он пришел меня проведать. Грех так поступать, сказала я ему, ведь рано или поздно я встречусь с папой. Нунций ответил мне со значением. То, что ты хочешь сказать папе, сказал он, ты можешь сказать мне. Остиарий тоже нехорошо глядел на меня через плечо нунция, а рядом еще стоял рослый ключник. Их было трое, но, по-моему, они боялись меня. Я сказала им: то, что я хочу сказать, я скажу только папе. Нунций возразил. Подумай хорошенько, возразил он мне, зачем тебе спорить? Здесь, в этой келье, даже кричать нельзя, все равно никто не услышит. Так что подумай хорошенько. И если надумаешь, постучи рукой в дверь. А папа, добавил он, тебя все равно не примет. У тебя плохая слава, это всем известно, добавил он, а твой богохульник-отец погряз в преступлениях, это тоже всем известно. Сказав это, папский нунций снова запер меня в тесной келье, и я стала думать, как мне правильнее говорить с папой. Не знаю почему, Сиф, я была уверена, что все равно встречусь с римским апостоликом. Я решила, что скажу римскому апостолику так: вы видели золото, которое я послала вам, Ваше священство. Это очень чистое золото. Более чистое золото трудно себе представить. Святая римская церковь имеет право каждый год получать много такого чистого золота. А еще Святая римская церковь имеет право на знания, которые в течение необыкновенно долгих лет были заключены в некий подземный тайник. Эти знания пока разрознены и разбросаны по отдельным книгам и даже по еле различным спискам, но их можно свести в одну систему. Я даже знаю, кто это может сделать. Я так сразу и решила, Сиф: наместник Бога на земле достоин самых великих дел, потому он и наместник, что же касается игры в бисер, то пусть ею займутся магистры. Я не боялась, что нунций помешает мне встретиться с великим понтификом. Так и оказалось. Через несколько дней в Латеранский дворец вернулся кардинал Данетти, и я была выпущена из кельи.

– Ты все же неосторожна, – скрипуче, но с некоторой заботой в голосе укорил Амансульту старик. – Не забывай, что в прецептории на тебя лежит много доносов, а на улицах увязываются странные нищие. Вот и сейчас на полу лежит человек, который пришел к нам не просто так, а с кинжалом в руке. Не забывай, что бы его ни привело к нам, в некотором смысле он приходил сюда за тобой…»

«…на фоне стрельчатого окна, забранного чудесным мозаичным стеклом, нежно смягчающим свет, падающий в залу. Кардинал Данетти, пятясь, покинул комнату. С некоторой растерянностью Амансульта вдруг поняла, что находится не в рабочем кабинете, и с той же растерянностью опустила глаза: светлобородый человек у окна, смиренно присевший на низенькую скамеечку, несомненно, был папа, великий понтифик, апостолик римский. Правда, на нем была простая сутана, а монсеньоры и камерарии, как это полагается при официальных встречах, сейчас отсутствовали. Но так и должно быть, успокоила себя Амансульта. Кардинал Данетти обещал устроить как бы случайную встречу, другой просто не могло случиться.

Папа, неподвижный доселе, тоже поднял голову.

Она хороша, подумал он с некоторой затаенной печалью.

О дочери неистового барона Теодульфа рассказывали всякое, но никто не сказал неправды об ее внешности. Она хороша. Походка легка, глаза светлы, она привлекает внимание. Возможно, она еще не грешна – в том смысле. Но все в ней греховно.

Черты Амансульты совершенны, подумал папа, ощущая какую-то сложную и непонятную тревогу. У нее ясные глаза, это характерно для всех Торкватов. Ее отец, великий грешник и богохульник барон Теодульф, говорят, загубил жену и не раз поднимал руку на священнослужителей, но при этом дважды сам становился на стезю святого гроба и совершал подвиги. Говорят, барон-богохульник Теодульф груб и несовершенен, а вот каждая черта его дочери совершенна.

Это плохо. Это несет печаль.

Совершенство человеческое не вечно.

Совершенство человеческое совсем ненадолго. Дуранте вите. Только на время жизни, не больше. Только на время жизни. А жизнь коротка, и смерть не дремлет. Понтифик действительно ощущал некую печалящую его тревогу. От утра до вечера изменяется время. Мы все умираем, пока живем, и перестаем умирать, когда перестаем жить. У нее совершенные губы, думал папа, глядя на Амансульту. Ее губы полны и от природы греховны, они налиты великим грехом. Ее губы – красиво окрашенное естественное зло. Лучше умереть для жизни, чем для смерти, печально думал папа. Смертная жизнь есть не что иное, как живая смерть. Всегда внезапно приходит беда, обрушивается несчастье. Дочь барона Теодульфа привлекает внимание. Внимание это нечисто, ибо вызывается кипением неразумной молодости, терпким грехом жизни. И при этом она говорит о будущем. О каком-то странном и непонятном будущем. В ней, кажется, нет необходимого смирения. Ее кротость, кажется, искусственна. Забывая о дне сегодняшнем, она все время говорит о дне будущем и думает о дне будущем, но почему-то от волнения у нее греховно припухают губы. Надо ли так страстно говорить о дне будущем? Разве не учит мудрейший: не знает человек времени своего! «Как рыбы попадаются в пагубную сеть, как птицы запутываются в силках, так и сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них».

Папа потер ладонью чуть тяжеловатый подбородок.

Дьявол любит красивые приманки. Амансульта красива.

Красота Амансульты холодна, она похожа на скульптуру, изваянную из мрамора или льда, но она красива. Она из тех мест, вспомнил папа, которые всегда славились крепкими и упрямыми мулами. Амансульта из тех мест, где женщины никогда не боялись греха и не бежали греха. Ее отец великий грешник. Он много претерпел в плену у сарацинов, он прощен, но, говорят, по-настоящему так и не утвердился в вере. Барон Теодульф увидел, как широк мир и как разнообразно устроен, и это, наверное, расшатало его и без того не очень крепкую веру.

Папа перевел дыхание.

Дьявол любит красивые приманки.

Бывает, что некоторых он уловляет на клады.

Даже папа Сильвестр, вспомнил понтифик, не устоял когда-то перед дьяволом.

В юности, проведенной в Испании, некий мавр открыл будущему папе Сильвестру тайну чернокнижия, а в заброшенном и сыром римском подвале дьявол подсунул ему давно потерянные для людей сокровища императора Октавиана. С помощью дьявола, которому он целиком предался, будущий папа для своих личных нужд построил некую искусственную магическую голову, умевшую отвечать на вопросы. От этой головы будущий папа Сильвестр узнал, что станет папой, великим понтификом, апостоликом римским и умрет, отслужив молитву в Иерусалиме. Желая обмануть судьбу, папа Сильвестр никогда с той поры не выезжал в Святую землю, но все равно умер, отслужив однажды молитву во «Храме Святого креста, что в Иерусалиме». Свыше предначертанное никто отвести не в силах, даже папа, человек высоко поставленный над царями и над народами.

Дьявольские тайны и клады. Дьявольская красота.