– Отнюдь нет, – сказал я. – Кальвин считал, что бог есть в каждом человеке, и для него эта идея имела значение лишь в борьбе с алчными церковниками, в то время как мне кажется, что ничего важнее этого на свете не существует. А что касается Достоевского, то для него без Бога все нравственные основания в человеке условны, и в этом я с ним категорически не согласен. Только надо оговориться, что то, о чем я говорю, не совсем бог, а скорее его зародыш, который может развиться, а может и нет. Я также думаю, что не у всех это есть и не каждый слышит голос своего бога. Таким людям мои рассуждения покажутся бессмысленной пьяной болтовней. Но те, у кого это есть, меня поймут. Это и совесть, и честь, и гордость. Это, скажем так, душа человека, только не совсем в том смысле, в каком это слово понимаете вы.

Я вновь протянул руку и вытащил из-под расстегнутой почти до пояса рубашки Хамнера тяжелый серебряный крест на толстой серебряной же цепочке.

– Это – всего лишь мишура. Жизнь может родить только жизнь, а в этом куске металла жизни нет. Просто мишура, которой себя обманывают те, кто не слышит голоса в своем сердце, кто взамен него придумывает что-то свое, превращая свои фантазии, мечты, надежды, страхи и кошмары в религию. И, чтобы заставить остальных следовать за собой, они вовсю пользуются методом кнута и пряника, просто потому, что другим путем они не могут следовать. А это не что иное, как обман и насилие. Будьте такими, какими мы вас хотим видеть, и вы попадете в рай, а нет – будете вечно гореть в аду. А в число последних очень часто попадают те, кто пытаются жить по совести. Их вера – прежде всего вера в самого себя, а вера разных религиозных фанатиков – золоченая парча, скрывающая тяжкое увечье, костыль калеки, которым тот почему-то гордится. И жить без насилия они не могут. Подчиняйся нам, или тебе будет плохо. И в этом мире, и в том. Или ты с нами, или тебя ждет ад. О, конечно, я не отрицаю того факта, что и среди глубоко верующих людей встречались замечательные люди, равно как и того, что среди неверующих было немало людей, позорящих род человеческий, но это зависит от самого человека. Если у него есть душа, она отразится в священных книгах и, преломившись, вернется к нему, а человек, не имеющий души, никогда не сможет найти что-либо в Библии или Коране. И только таких людей, людей, наделенных душой, облагораживают страдания. Это либо дано, либо нет. И те, кому это не дано, придумывают грозные божественные запреты и прочую религиозную ерунду. Или ты с нами, или тебя ждет ад.

Я помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, которые расползались в моей голове, как тараканы, а потом продолжил:

– Да что там религии, к этой фразе можно свести любую существующую идеологию, любую философскую систему, все, что хоть как-то касается веры. Моя вера лучше, а тебе за то, что ты считаешь свою веру лучшей, уготован костер, тюрьма или концлагерь. Но так было раньше, а в современном мире, с тем уровнем развития, которого мы достигли, и с тем пониманием окружающего нас мира мы можем, наконец, подвести общий знаменатель под проблемой насилия. Именно насилие, управляемое современным разумом, отвечающим за все свои действия перед сердцем, – я постучал себя по груди, – во имя счастья всего человечества и является единственно оправданным, но никак не насилие во имя металлических безделушек или бредовых фантазий. Подчеркиваю, не во имя сказок Библии или Корана, ни во имя фантазий какого-нибудь Маркса, Ницше или Смита, а только ради конкретно взятого человека, отвечающего за свои стремления и желания своим разумом и сердцем, понимающим, что он не один на Земле и что он должен соразмерять свои потребности с окружающим его миром, прежде всего с окружающими его людьми, потому что настоящего человека в том смысле, в каком я это понимаю, должен ограничивать только он сам – своим разумом и совестью. И дальше человечество должно жить только так, и никак иначе. В противном случае оно погибнет. Человек абсолютно свободен. Конечно, его ограничивает окружающий его мир, я имею в виду и природный, и социальный мир, но свой последний окончательный выбор человек всегда делает сам. А все религии стараются лишить его этой свободы выбора и навязать свой, в то время как человек должен быть абсолютно свободен и ограничен только самим собой, то есть именно тем самым маленьким богом, который есть в зародыше в каждом из нас и может в зависимости от условий либо погибнуть, либо развиться. И мне кажется, что самая главная цель человечества – научиться создавать условия, в которых каждый человек сможет стать таким, и в этом единственный путь развития мира.

– Прямо Арнольд Тойнби с его идеей духовного совершенствования, – сказал Винтерс. Похоже, он изучал философию. Далеко не каждый знает такие вещи.

– Возможно, кое-какие элементы его теории здесь и присутствуют, но не они главные, так как у Тойнби совершенствование возможно только через религию, а я считаю, что религия, как правило, оказывает прямо противоположное воздействие на человека.

Эд злобно посмотрел на меня и с кривой усмешкой сказал:

– Боюсь, что наш беспочвенный спор так и закончится ничем, поскольку его продолжение будет, пользуясь определением мистера Роджерса, моим насилием над ним, чего я, как толстовец, ни в малейшей степени не хочу. Поэтому я вынужден прервать нашу беседу и временно покинуть вас. – Хамнер встал и удалился с гордо поднятой головой, словно Наполеон из похода на Москву, не оставляя ни у меня, ни у зрителей ни малейшего сомнения в том, кто вышел победителем из нашего спора. Глядя ему вслед, я потрогал уже изрядно вспухший синяк под глазом и подумал, что на сегодняшний вечер вполне сойду за Кутузова.

– Ну, вы даете, старина! – восхищенно воскликнул профессор Хиггинс, едва Эд вышел из комнаты. – Я еще никогда не видел, чтобы наш Эд уклонялся от спора подобным образом. Это ваша бесспорная победа. Должен вам сказать, что такое явление, как уклоняющийся от спора Эд, – явление крайне редкое, даже, я бы сказал, уникальное. Обычно он спорит до тех пор, пока не припрет противника к стенке. К тому же он непьющий из-за язвы, так что всегда сохраняет трезвую голову, но сегодня вы его просто изничтожили!

– Бен, да ты просто молодчина! Наконец-то хоть кто-то сбил спесь с этого вечного спорщика, да еще как сбил! – еще громче профа восторгалась девица, имя которой я уже благополучно забыл. – И как вам только это удалось?

– Я был первым по философии в колледже, – скромно ответил я.

– И такой человек стал охранником?! – возмутился проф.

– А что делать, на войне как на войне.

– Все равно, отличная работа! Кто бы мог подумать, что непобедимый Эд Хамнер капитулирует!

Аналогичные комплименты я слышал со всех сторон, а проф даже принес мне стакан водки, чтобы отметить столь великое событие. Пришлось выпить, потом еще и еще, пока я не потерял счет стаканам. Каждый почему-то счел своим долгом угостить меня своим любимым напитком, и от этой дикой смеси я окончательно погрузился в туман опьянения, стены комнаты и люди вокруг меня начали качаться и расплываться, словно миражи в пустыне. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не упасть. Если быть честным, то устоять на ногах мне удалось только потому, что очень уж не хотелось мне после столь славной победы над Хамнером в философском споре ударить в грязь лицом в самом прямом смысле.