Заблудиться в торговом районе не представлялось возможным — он занимал только один квартал. Миновав три или четыре магазинчика за «Кеннебек фрут», я вышел к «Парикмахерской Баумера». В окне вращался красно-белый парикмахерский столб. Рядом с рекламного политического плаката улыбался Эдмунд Маски[42]. Я помнил его стариком с покатыми плечами, но этот Эдмунд выглядел слишком молодым для того, чтобы голосовать, не говоря уже о том, чтобы куда-то избираться. Плакат гласил: «ОТПРАВИМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ США! ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЕМОКРАТА!» Снизу кто-то приклеил белую ленту с надписью от руки: «ГОВОРИЛИ, В МЭНЕ ЭТОМУ НЕ БЫВАТЬ, НО МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ — ХАМФРИ[43]В 1960!»

В парикмахерской у стены сидели два старичка, тогда как третьему подравнивали волосы вокруг плешивой макушки. Оба ожидавших дымили как паровозы. Парикмахер (как я предположил, Баумер) тоже дымил, прищурив один глаз от поднимающегося едкого дыма. Все четверо посмотрели на меня. Взгляды эти меня не удивили: не то чтобы недоверчивые, но точно оценивающие. Кристи придумала им название — янки-взгляды. Есть, оказывается, что-то незыблемое, и так приятно это осознавать.

— Я не из этого города, но я друг, — сообщил я им. — Всю жизнь голосовал только за демократов. — И поднял руку, призывая в свидетели Господа.

Баумер то ли хмыкнул, то ли что-то пробурчал и рассеянно стряхнул упавший с сигареты пепел на пол, где среди срезанных волос валялось несколько раздавленных окурков.

— Гарольд — республиканец. Будьте осторожнее, а не то он вас цапнет.

— Только зубов у него больше нет, — вставил один из стариков, и все рассмеялись.

— Откуда вы, мистер? — спросил Гарольд-республиканец.

— Висконсин. — Я взял журнал «Мэнс эдвенче», пресекая попытки завязать разговор. На обложке недочеловек азиатской наружности с кнутом в затянутой перчаткой руке приближался к очаровательной блондинке, привязанной к столбу. История, которую иллюстрировала картинка с обложки, называлась «ЯПОНСКИЕ СЕКС-РАБЫНИ ТИХОГО ОКЕАНА». Воздух в парикмахерской пропитался удивительной смесью запахов талька, помады и сигаретного дыма. К тому времени, когда Баумер пригласил меня в кресло, я прочитал немалую часть истории о секс-рабынях. Она оказалась не такой возбуждающей, как обложка.

— Путешествуете, мистер Висконсин? — спросил парикмахер, накрывая меня белой вискозной простыней и закрепляя на шее бумажный воротничок.

— Есть такое, — честно признался я.

— Что ж, теперь вы в Божьей стране. Какую длину желаете?

— Настолько коротко, чтобы не выглядеть как… — с губ едва не сорвалось «хиппи», но Баумер этого слова знать не мог, — как битник.

— Да уж, запустили вы их. — Он заработал ножницами. — Еще чуть длиннее — и стали бы похожи на того педика, что хозяйничает в «Веселом белом слоне».

— Я бы этого не хотел.

— Разумеется, сэр, у него тот еще видец.

Закончив, он присыпал мне загривок тальком. Спросил, хочу ли я смазать волосы «Виталисом», «Брилкримом» или «Уайлдрут крим ойл», потом взял с меня сорок центов.

Я бы заплатил и больше.

Мой тысячедолларовый депозит никого в «Хоумтаун траст» не удивил. Возможно, помогла недавняя стрижка, но, думаю, главная причина заключалась в том, что это общество еще предпочитало наличные, а кредитные карточки только начали пробивать себе дорогу… и, вероятно, вызывали подозрения у прижимистых янки. Красотка-кассирша с завитыми мелким бесом волосами и камеей на шее сосчитала мои деньги, записала сумму в гроссбух и подозвала заместителя управляющего, который тоже их пересчитал, проверил запись в гроссбухе, а потом выписал квитанцию, в которой указал и депозит, и общую сумму на моем новом счету.

— Вы уж извините, что говорю об этом, мистер Амберсон, но это слишком большая сумма, чтобы носить ее с собой даже чеками. Вы не хотели бы открыть у нас сберегательный вклад? В настоящий момент мы предлагаем три процента годовых, с ежеквартальной капитализацией. — И он широко раскрыл глаза, дабы показать, что за удивительную сделку предлагает, выглядя при этом точь-в-точь как стародавний кубинский руководитель джаз-оркестра Хавьер Кугат.

— Благодарю, но мне предстоят немалые траты. — Я понизил голос. — Закрываю сделку по купле-продаже недвижимости. Во всяком случае, надеюсь на это.

— Удачи вам. — Управляющий тоже понизил голос, признавая конфиденциальность нашего разговора. — Лорейн выдаст вам чеки. Пятидесяти хватит?

— Более чем.

— Позже мы сможем напечатать другие. С вашим именем и адресом. — Он вопросительно приподнял брови.

— Я направляюсь в Дерри. Буду на связи.

— Отлично. Я доступен по «Дрексел восемь четыре-семь-семь-семь».

Я понятия не имел, о чем речь, пока он не протянул мне визитную карточку. «Грегори Дьюсен, заместитель управляющего, — прочитал я. — DRexel 8-4777».

Лорейн выдала мне чеки и чековую книжку из искусственной кожи под аллигатора. Я поблагодарил ее и положил все в портфель. У двери оглянулся. Два кассира работали на арифмометрах, никакой другой техники я не заметил. Те же ручки и нарукавники. Наверное, Чарлз Диккенс чувствовал бы себя здесь как дома. Мне в голову пришла мысль, что жизнь в прошлом в какой-то степени смахивает на жизнь под водой, когда дышать приходится через трубочку.

По совету Эла я зашел в «Магазин мужской одежды Мейсона», и продавец заверил меня, что с радостью возьмет чек, если он выдан местным банком. Благодаря Лорейн я без труда выполнил это условие.

В «Веселом белом слоне» битник молчаливо наблюдал, как я перекладываю содержимое трех пакетов в новый чемодан. Когда я защелкнул замки, он высказал свое мнение:

— Странный способ отовариваться, чел.

— Скорее да, чем нет, — ответил я. — Но ведь и мир тоже странный.

Тут он улыбнулся.

— С этим не поспоришь. Дай пять, Джексон. — И он протянул руку ладонью вверх.

На мгновение возникла та же ситуация, что и с «Дрекселом». Но тут я вспомнил фильм «Девушка угонщика»: в пятидесятых этот жест заменял наше стуканье кулаками. Провел ладонью по его руке, почувствовал тепло и пот, подумал: Это реально. Это происходит. И ответил:

— Само собой, чел.

Я вернулся на «Тит Шеврон» с наполненным чемоданом в одной руке и портфелем в другой. В 2011 году время только-только перевалило за полдень, но я уже устал. Между заправочной станцией и площадкой для автомобилей стояла телефонная будка. Я вошел внутрь, закрыл дверь и увидел над старинным телефоном-автоматом листок с напечатанной на машинке надписью: «ПОМНИ, ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ ТЕПЕРЬ СТОЯТ ДАЙМ БЛАГОДАРЯ „МА БЕЛЛ“».