И отряд зашагал прочь. Дождь прекратился, но ветер слегка набрал силу — он погромыхивал ставнями, задувал в обезлюдевшие дома, открывал и закрывал двери, будто искал вещь, которую «честное слово, положил вот здесь минуту назад», но искал тщетно. В Плотце не двигалось ничего, кроме ветра и огонька одной-единственной свечи, которую оставили на полу в задней комнате пустой казармы.

Свеча стояла под наклоном, опираясь на нитку, привязанную между ножками стула. Погорев еще некоторое время, она должна была пережечь нитку и упасть на пол — точнее, на выложенную из соломы дорожку, которая вела к груде тюфяков. На них лежали две старые канистры с ламповым маслом.

Сырой ночью на это понадобился почти час. А потом от взрыва в казарме вылетели все окна.

В Борогравию пришел рассвет, и была рыба.

Над лесом взлетел голубь. Он лег на крыло и полетел в направлении долины Кнека. Черная каменная глыба цитадели, вздымавшаяся над морем деревьев, была видна издалека. Стояло раннее свежее утро. Голубь, воплощенная целеустремленность, набрал скорость…

…и пискнул, когда с неба пала мгла и схватила его стальными когтями. Канюк и голубь некоторое время падали вместе, потом хищник слегка набрал высоту и полетел дальше.

Голубь подумал: «ОООООООО!» Если бы он умел связно мыслить и был чуть лучше осведомлен о том, как хищные птицы ловят голубей,[2]то, возможно, задумался, отчего канюк держит его так… осторожно. Канюк не стискивал когти. И все-таки голубь подумал только: «ОООООО!».

Канюк достиг долины и низко закружил над крепостью. Тем временем на спине птицы показалась крошечная фигурка; отстегнув пару ремешков, она с величайшей осторожностью спустилась по ноге канюка. Добравшись до пленного голубя, человечек встал на колени и обхватил его руками за шею. Канюк скользнул над каменным балконом, снова набрал высоту и выпустил добычу. Голубь и крошечный человечек вместе покатились по каменным плитам в вихре перьев и замерли.

Голос откуда-то из-под голубя произнес:

— Блин…

По камням зазвучали торопливые шаги. Голубя подняли, и капрал Сварли Свирс обрел свободу. В нем, как и положено лепрекону, было всего шесть дюймов роста. С другой стороны, будучи главой и единственным служащим воздушного подразделения анк-морпоркской Городской Стражи, большую часть времени Сварли проводил так высоко в воздухе, что ему все казались маленькими.

— Ты цел, Сварли? — спросил командор Ваймс.

— Бывало и хуже, сэр, — сказал Сварли, выплевывая голубиное перо. — Жесткая посадка, черт возьми. В следующий раз будет лучше. К сожалению, голуби слишком глупы, чтобы ими рулить…

— Что ты мне привез?

— Газетчики выпустили голубя со своей повозки, сэр. Я всю дорогу за ним следил.

— Молодчина, Сварли.

Послышался шум крыльев, и канюк приземлился на парапет.

— Как его зовут? — спросил Ваймс. Канюк, как и положено птице, устремил на него безумный ледяной взгляд.

— Ее зовут Мораг, сэр. Ее обучили пиктсы. Чудесная птица.

— Это за нее мы заплатили ящик виски?

— Да, сэр, и она стоит каждой капли.

Голубь затрепыхался в руках Ваймса.

— Подожди здесь, Сварли. Я пришлю Реджа с освежеванным кроликом, — сказал Ваймс и зашагал в башню.

Сержант Ангва, сидя за столом, читала «Живой Завет Нуггана».

— Почтовый голубь, сэр? — поинтересовалась она, когда Ваймс сел.

— Нет, — ответил тот. — Погоди минутку, ладно? Я хочу посмотреть, что тут у него…

— Все-таки он похож на почтового голубя, — сказала Ангва, откладывая книгу.

— Да, но сообщения, пересылаемые по воздуху, — Мерзость пред Нугганом, — заметил Ваймс. — Наверное, потому, что они сталкиваются с молитвами верующих. Нет-нет, я нашел заблудившуюся домашнюю птичку и заглядываю в трубочку у нее на лапе в надежде узнать имя и адрес хозяина, потому что я добрая душа.

— То есть вы не перехватываете фронтовые корреспонденции «Правды», сэр? — Ангва ухмыльнулась.

— Ничего подобного. Я просто нетерпеливый читатель и хочу знать завтрашние новости сегодня. У мистера де Словва, кажется, талант по части вынюхивания. Ангва, я хочу сделать так, чтобы эти идиоты перестали драться, и тогда мы все поедем домой. Если ради этого голубь должен нагадить на мой стол, так тому и быть.

— Простите, сэр, я не заметила. Надеюсь, стол вытрут.

— Найди Реджа. Пусть отнесет канюку крольчатины.

Когда Ангва ушла, Ваймс осторожно раскрутил трубочку и вытащил тонкую бумажку. Он развернул ее, разгладил и с улыбкой прочел текст, написанный бисерным почерком. Потом перевернул листок и посмотрел на картинку.

Он все еще разглядывал ее, когда Ангва вернулась вместе с Реджем и ведерком рубленой крольчатины.

— Что-нибудь интересное, сэр? — невинно спросила она.

— О да. Планы изменились, ставки сделаны. Ха. Мистер де Словв, ну вы и дурак…

Он передал Ангве листок. Она внимательно прочитала статью.

— Ребята молодцы, сэр, — сказала она. — Почти все они выглядят лет на пятнадцать. По сравнению с драгунами… да, тут есть от чего впечатлиться.

— Да, да, ты права, совершенно права… — Глаза у Ваймса сверкнули, как у человека, который собирается рассказать занятный анекдот. — Скажи-ка, брал ли де Словв интервью у каких-нибудь злобенских шишек, когда приехал?

— Нет, сэр. Насколько мне известно, его прогнали в шею. Местные не знают, что такое репортер, поэтому адъютант его выставил и велел впредь не докучать.

— Вот бедолага, — по-прежнему ухмыляясь, сказал Ваймс. — Ангва, ты ведь видела князя Генриха. Опиши его.

Ангва кашлянула.

— Ну… зеленые тона с синим оттенком, немного грррл и чуть-чуть…

— Я имел в виду — опиши его с учетом того, что я не вервольф, который видит носом, — перебил Ваймс.

— Простите, сэр. Рост шесть футов два дюйма, вес сто восемьдесят фунтов, светлые волосы, зелено-синие глаза, сабельный шрам на левой щеке, в правом глазу монокль, нафабренные усы…

— Ты наблюдательна. А теперь, пожалуйста, посмотри на капитана Горенца на этой картинке.

Ангва посмотрела на рисунок и тихо сказала:

— О боги. Они не знали?..

— А он не собирался выдавать себя. Они могли где-нибудь видеть его портрет?

Ангва пожала плечами.

— Сомневаюсь, сэр. Где?.. Здесь не было никаких газет, пока на прошлой неделе не приехали репортеры из «Правды».

— Может быть, гравюра?