Я чувствовала, как во мне медленно начала подниматься волна. Она собиралась где-то в области живота и теперь, возвышаясь, тянулась к солнечному сплетению.

— Ни ты, ни он не подумали обо мне и Нане. Тогда скажи, почему сейчас я должна думать о вас? Из милосердия и сострадания? Потому что всегда нужно подставлять и вторую щеку? Я не хочу это делать. Извини. Да и помочь я тоже ничем не могу. Даже если бы и хотела, то всё равно нечем.

— А я и не знала, что ты можешь быть такой сукой, — прошептала Оля таким голосом, будто кто-то сдавил ей горло. — Я всегда была уверена, что ты любишь Юру. А ты… Ты просто натянула на себя роль содержанки и всё. Как только возникли серьезные проблемы ты мигом отошла в сторону.

Я не знаю, как это у Оли получилось. Не знаю, почему именно эти ее слова проникли под кожу и вгрызлись в саму мою сущность. Меня запросто можно заставить сомневаться. Я могу быть совершенно уверена в том, что черное — это черное. Но стоит близкому человеку несколько раз назвать черное белым, и я тут же впадаю в сомнения. Это какая-то дурацкая черта характера, с которой мне бы очень хотелось распрощаться.

— Я не… Это неправда, — слабым голосом отозвалась я.

Неужели всё выглядело именно так? Неужели я действительно самая обыкновенная содержанка и равнодушная тварь, которая даже элементарно не может посочувствовать собственному мужу?

Из больницы я вылетала на скорости света. Я ненавидела свою эту неуверенность в себе. Ненавидела то, что меня так легко можно сбить с толку. Так странно получалось, что я снова чувствовала себя виноватой без вины. Будто это я сама отдала приказ избить Юру до полусмерти.

Уже вечером после ужина мы с Наной собирали паззлы. Большие фрагменты постепенно складывались в одну цельную картинку, которая в итоге должна показать нам двух мультяшных котят.

— Мам, я сама, — Нана забрала у меня фрагмент, пытаясь самостоятельно разобраться с этой нелегкой задачкой.

— Хорошо, — я поцеловала дочь в макушку и глубоко втянула сладковатый аромат детского шампуня, которыми были окутаны волосы Наны.

Прикрыв глаза, я обняла ее одной рукой, чтобы не мешать заниматься паззлами. Нет, я не могла быть бесчувственной хотя бы потому, что сильно-сильно любила свою дочь. И Юру я тоже любила, но ему это просто оказалось неинтересным и ненужным.

Внезапно раздался звонок в дверь. Отпустив Нану, я встала с пола и ушла в коридор. На пороге стоял Гор. Размах его плеч был настолько широким, что не хватило каких-то нескольких сантиметров, чтобы полностью закрыть собой весь дверной проем.

— Впустишь? — спросил меня Гор.

Я молча сделала шаг назад, неотрывно смотря ему прямо в глаза. В них затаилось неподвижное спокойствие.

Гор разулся. Опустив чуть голову, я заметила в его руках обычную черную папку и мягкую белую мышку. Это была милая детская игрушка. В огромной ручище Гора она казалась совсем крошечным и будто бы лишним элементом.

— Мама? — в коридор вбежала Нана. — Ой! — она снова запряталась за моей спиной. — Опять страшный.

— Нана…

— Это тебе, — не дал мне договорить Гор и наклонившись, протянул Нане мышонка.

Дочка несколько секунд сомневалась, стоит ли ей принимать подарок от незнакомого дяди.

— У чужих нельзя ничего брать, — заявил Нана, выглянув из-за моей спины.

— Кто это тебе сказал? — серьезным тоном спросил Гор.

Он не спешил расплываться в приветливой улыбке и изо всех сил стараться понравиться чужому ребенку. Гор оставался собой и разговаривал с Наной на равных.

— Мама сказала.

— Правильно сказала. Как тебя зовут?

— Нана Юрьевна, — важным тоном ответила дочка.

— Григорий Владиславович, — представился Гор. — Это вам, Нана Юрьевна. Подарок. В честь нашего знакомства.

Дочка вопросительно взглянула на меня, всё еще сомневаясь. Я одобрительно кивнула. Взяв мышонка, Нана внимательно на него посмотрела, затем прижала к щеке.

— Мягкий. Спасибо. Григорий Владиславович. — Поблагодарила дочка, по слогам произнеся имя Гора.

— Рад быть полезен вам, — он выпрямился.

— Мышонок, иди в комнату.

Как только Нана ушла в зал, радуясь новой игрушке, я посмотрела на Гора.

— Они в садике учат свои полные имена. Поэтому теперь Нанка только по имени отчеству представляется.

— Понятно. Это тебе. — Гор протянул мне черную папку.

— Может, пройдешь для начала?

Мы расположились на кухне. Я опустила папку на обеденный стол и поставила чайник.

— Была у него? — спросил Гор, не торопясь садиться.

— Была, — тихо ответила я и нахмурилась, вспомнив жестоко избитого Юру.

— Зрелище вряд ли было приятным. Но давай всё проясним. У него было предостаточно времени. Даже больше, чем я привык давать. Он прятался. Мои люди нашли и доступным языком всё объяснили. Жить будет.

— Оля сказала, что полиция пообещала разобраться со всем этим.

— На обещании и остановится. Долг уплачен.

Я резко повернулась и удивленно просмотрела на Гора, решив, что он шутит.

— В этой папке лежат документы на ресторан, который с этого момента принадлежит тебе.

— Мне?

— Юра отказался от любых притязаний на него. Так что после развода будешь управлять рестораном единолично. Он приукрасил свое бедственное положение. Деньги у него были.

Я посмотрела на папку и ощутила прилив тошноты. Осознав, каким именно методом эти документы перешли ко мне в руки, захотелось быстро пойти и вымыться.

— Я не… Мне это не нужно.

— Нужно, — быстро и безапелляционно ответил Гор. — Теперь у тебя есть работа. И ты должна за нее взяться.

— Мне не нужна работа такой ценой, — парировала я.

— А какой «такой»? Всё официально. Благоверный твой с дыркой в трусах не остался. Подлечат его и снова будет бегать. Каждый получил свое. Я — долг, ты — работу, он — урок.

— Но это неправильно, — я отвернулась и выключила чайник прежде, чем он вскипел.

— А что правильно? Что он с твоей сестрой трахался? Или то, что втянул тебя во всю эту историю? Или может то, что он бросил тебя? Что правильно, Мариш?

Каждым своим вопросом Гриша точно и больно бил в одно и то же место. Я чувствовала, как это место начинало нестерпимо ныть. Кажется, оно было расположено где-то в моей душе.

— Гляди, что и после развода он оставил бы тебя ни с чем. Судя по твоей сестрице, она бы сделала так, что кроме мизерных алиментов ты ничего больше и не увидела.

— Не говори так. Ты ее совсем не знаешь! — выпалила я из-за дурацкого страха перед правдой.