— Что же. Для наемного убийцы вам не хватает творческого подхода.

Ученый испуганно перевел взгляд с человека, говорящего на незнакомом языке, но что бы его слова ни означали, они произвели на полукровку нужный эффект.

Криво усмехнувшись, Фостер все-таки опустил пистолет и уже с откровенным интересом позволил русскому показать, что в его понимании означает «творческий подход».

— Сэр, что вы от меня хотите? — промямлил ученый, когда Дмитрий неспешно приблизился к нему. Но уже через секунду до мужчины дошло, с кем он имеет дело. Глаза иностранца окрасились медным прежде, чем Миллер успел зажмуриться. Когда же он вновь открыл глаза, то тупо уставился перед собой невидящим взглядом.

— И что теперь? — лениво поинтересовался Эрик, все еще не понимая, что Барон только что сделал.

Дмитрий обернулся на наемника и спокойно, почти ласково произнес:

— Одолжите ему, пожалуйста, свой нож.

Фостер подчинился, и его губы искривила жестокая улыбка, когда доктор Миллер оголился по пояс. Затем ученый взял в руки нож и, насвистывая какую-то веселую песенку из черно-белого американского кино, принялся аккуратно срезать с себя кожу. Он чувствовал адскую боль, но уже не мог остановиться.

IX

Позже Эрик еще долго будет вспоминать увиденное. Доктор Миллер собственноручно срезал с себя кожу, да так спокойно, словно для него это было обычной рутиной. Вот только боль, исказившая его лицо, ясно давала понять, что на самом деле испытывает этот ученый. Его глаза кричали от ужаса, по щекам текли слезы, но с губ по-прежнему слетала веселая мелодия, которую он так часто насвистывал, занимаясь любимой «работой».

И Фостер не мог не наслаждаться этим зрелищем. Будучи от природы брезгливым, он тем не менее желал досмотреть спектакль до конца, подмечая малейшие изменения на ненавистном лице Миллера. В этом было какое-то страшное, если не сказать, садистское удовольствие — наблюдать за тем, как страдает твой самый ненавистный враг. Человек, который с легкостью причинял боль другим, теперь оказался жертвой собственной жестокости.

«Да, пуля — это слишком милосердно для такой твари, как ты», — думал Фостер, глядя на окровавленного мужчину. «Может, сейчас ты вспомнишь, как проделывал то же самое со своими подопытными, сука!»

Дмитрий словно чувствовал эмоции наемника и поэтому позволил ему на какое-то время задержаться в этой комнате.

Сам же он равнодушно смотрел куда-то в пол, словно происходящее его не касалось. Однако в памяти почему-то отчетливо промелькнуло лицо Бранна Киву, точнее его вежливая аристократичная улыбка. Наверняка, румын оценил бы его «творческий подход», и от этого одобрения Дмитрию сделалось немного не по себе. Он полагал, что никогда не уподобится Бранну в его жестокости, так почему же сейчас они были настолько похожи? И, главное, почему он, Лесков, в данный момент нисколько об этом не жалел?

Чтобы отбросить от себя ненужные мысли, Дмитрий обернулся на Эрика и произнес:

— Нам пора.

Затем он покинул комнату.

Следующие несколько секунд Фостер все еще продолжал наблюдать за мучениями своего врага, но затем неспешно направился следом за Лесковым. На какое-то время он даже забыл, что находится в США, а его целью является непосредственно Лунатик. Расправа над местными сотрудниками вытеснила из головы все мысли, заменив их сначала кровавым зрелищем, а затем странным, несвойственным Эрику ощущением. Ощущением… Благодарности? Да, это была благодарность, настолько чуждая и несвойственная Фостеру, что невольно озадачивала его. Она не походила на ту, что испытывал Эрик, когда Лесков вернулся за ним на поверхность. То были скорее удивление и злорадство, мол, без меня вам не справиться, но сейчас… Сейчас это было нечто куда более искреннее и глубокое, как бывает у человека, над которым долго и жестоко издевались, и за которого наконец отомстили. Дмитрий, сам того не осознавая, уничтожил детский страх Эрика, и сейчас Фостер сожалел лишь о том, что остальные подопытные Миллера не могли насладиться столь долгожданной местью вместе с ним.

Однако к этой благодарности примешивалось нечто еще, уже хорошо знакомое и куда более понятное — чувство страха. Наверное, впервые с момента их встречи с Дмитрием, Эрик наконец осознал, кто такой Черный Барон на самом деле. В нем была та самая тьма, которую он старательно прятал под красивой маской спокойствия, и которой впервые по-настоящему позволил вырваться на свободу. Лесков использовал свою способность в самом жестоком ее проявлении, и это не могло не ужаснуть. Эрик до последнего был уверен, что подобное исходит именно от Киву, а Дмитрий — лишь его послушная неприхотливая тень. Но сегодняшнее зрелище разрушило устоявшуюся картинку. И теперь, зная о подобном, и повернись время вспять, Эрик никогда в жизни не подписался бы убить Черного Барона. Ведь в тот день, когда его обнаружили в России, на месте доктора Миллера мог оказаться он сам…

Проверив оставшиеся закрытые комнаты сектора С и ничего в них не обнаружив, мужчины вернулись к Лунатику. Мальчик лежал неподвижно, закрыв глаза, словно прислушивался к состоянию своего организма. Но вот, уловив звук приближающихся шагов, он повернул голову к входной двери и тихо произнес:

— Вы быстро управились.

— Боялись, что, если будем наслаждаться процессом уборки слишком долго, ты подохнешь, и мы застрянем тут навсегда, — со свойственной ему «деликатностью» отозвался Эрик. Он приблизился к постели Адэна и угрюмо добавил:

— Ты точно не откинешься, если отключить тебя от системы? Было бы весьма неприятно застрять в этой гребаной стране до конца войны. Я, конечно, не прочь взять отгул и отдохнуть в каком-нибудь санатории, но уж точно не в этой садисткой больничке, от которой меня блевать тянет.

— Со мной все будет нормально, — произнес мальчик, устало взглянув на Эрика. — Ну же, сделайте это. Позвольте мне покинуть это Богом забытое место.

Дмитрий и Эрик молча переглянулись, чувствуя, как их охватывает уже знакомая тревога. Один неверный шаг, и они застрянут здесь навсегда, замурованные на территории этой истерзанной страны. Жизнь Лунатика висела даже не на волоске, а на проводах, которые сейчас необходимо было отсоединить. Оба мужчины понимали, что у них нет выбора, и они в любом случае должны это сделать, но почему-то ни один из них пока еще не мог набраться решимости. Сейчас они смотрели друг на друга, словно ждали, когда кто-то из них первым возьмет на себя ответственность. Не только за жизнь этого мальчика, а за их призрачный шанс вернуться домой.

Дмитрия несколько удивила нерешительность Фостера — обычно все у него проходило с довольной ухмылкой, мол, фигня — война, главное, маневры. Но сейчас его словно подменили — лицо как будто еще больше заострилось, а в глубине глаз затаилась едва уловимая тень отчаяния. Эта странная реакция еще больше озадачила Лескова: Фостер настолько боялся не вернуться в Россию или же беспринципный наемник, который с легкостью убивал даже детей, внезапно сделался заботливым к какому-то постороннему для него мальчишке? Нет, не постороннему… Что-то связывало их друг с другом, и Лескову чертовски хотелось понять, что именно. Они точно не могли быть родственниками — способности полукровок вроде как передаются из поколения в поколение: в таком случае эти двое оба должны быть «теневыми».