Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И не до этого было Цинциннату… «…а что, там преподаватель разряда эФ может рассчитывать… не как у нас?» Мучительно билось сердце. Билось, билось, не выдержало и: – Потушите! – закричало.
И потушили.
«А белый лебедь на пруду».
Шлёпая, в темноте, Цинциннат добрался до кровати. Кровать была ему велика. Добрался, лёг, зевнул и, как сказал наш часто и метко цитируемый шутник-тюремщик – ножки протянул.
Паук, в луче снова показавшейся луны, спустился к Цинциннатову лицу и стал его рассматривать со всех сторон. Лицо как лицо, только бледное, иссиня-бледное. Но это Луна, она всегда всё преувеличивает. Паук спустился ещё ниже и попробовал лапой, лапой, лапой… и вдруг лапу резко отдёрнул, скукожился весь и повис неподвижно, будто снова превратился в гнёздышко маленькой птички синички-ремез.
Последний аттракцион53
«И снова день открылся шумом голосов». Вот теперь можно начинать с «Тили-тили» и с «тили-бом»! Теперь у нас весло… весело!
Не знаю жизни настоящей. Некого мне цитировать из жизни непридуманной, и не потому, что их (кого цитировать из жизни непридуманной) нет – жизнь моя среди Гесиодов, Гомеров, Ромео и Джульет, вот и приходится говорить их словами, музыкой… ямбами и хореями, а то, гляди, и октавами; поживёшь у Гоголя, у Пушкина, надо же где-то жить, и нет места тому, что не стих, что не вкладывается в размер и в размах. Вот и приходит на ум: «Тили-тили и «тили-бом».
Провожали Эммочку. Про него забыли, зато крепость украсили, разукрасили так, что повсюду трепетали флажки. Трепетали флажки, прощальные охи раздавались, гостинцы, поцелуйчики, словом, такое мог бы описать любой и не первосортный репортёр. Провожающие и отъезжающие… ах, что-то будет!
Затеяла игру. В жмурки. Всем завязали глаза.
Платок сложила Мэг два раза
И завязала оба глаза
Косому Виллу для того,
Чтоб он не видел ничего.54
Крепость такая старая – столько закоулков, да ещё отгулы, перегулы и загулы, в смысле, загулки. «Тили-тили», – позвенишь в колокольчик из бухгалтерии, а кажется, что из библиотеки, и все бегут туда: Утю-тю, утю-тю! – Ловить. Вот и дурила всех Эммочка, а сама пробиралась к Цинциннату. Пробиралась, пробиралась и пробралась. Открыла дверь (сначала не получалось – «всегдашняя возня» с ключами, заранее снятым у Родиона с пояса). Зашла и испугалась. Побежала вон. Колокольчик зазвонил во всю силу: «Тили-тили тили-бом!» Вот тут-то её и схватили, стали лапать, будто она была Марфинька, а не Эммочка. Пробился Родион: «Ну, хватит, хватит! Она же не Марфинька!» Все сняли повязки… и действительно – не Марфинька. Директор, мимо всех, протиснулся в камеру и тут же выскочил, и с криками: «Обманщики! Подсунули!» – побежал куда-то, сам не зная куда, и все ринулись за ним. Осталась Эммочка. Она же хотела сказать… Может она хотела сказать ему, что жизнь прекрасна и удивительна, и что смерти нет, потому что, сколько она ни представляла её себе – никак не могла представить. Потом и Эммочка побежала вслед за всеми «большими высокими, упругими шагами, уже подготовлявшими полёт». Все убежали, оставив дверь открытой. Куда убежали? Какая мне разница? Они мне больше не нужны. Герой мёртв и никто ему тоже не нужен. И стены, и окошко в решётку, да и сама крепость, и сам город, и сам весь мир ему, а значит и мне, не нужен, и даже паук… и даже газета, с невидимым в её глубине, красным заголовком большим кеглем и причудливой гарнитурой… и кулебяки… поэтому, пропади, – как сказал, пропавший вместе со всеми, бывший тюремщик Родион, – пропади оно всё пропадом!
На этом надо бы закончить роман. Но, поскольку у нас всё же роман, который роман-парафраз… Ах, сколько дискуссий на эту тему… О парафразе и парафразе… я бббы, конечно, поговорил о таком важном вопросе, внёс бы свою лепту в понимание или недопонимание, но теперь, когда это уже никому не нужно, буду заканчивать. Как уже сказано, у нас не просто роман, а роман-парафраз – надо отдать должное Автору, напомнить его заключительные мысли (это чем-то похоже на мой вариант (на то он и парафраз), только у него роман заканчивается на существах, которые были подобны ему, а у меня на существах, которые теперь мне никогда не будут нужны; и поэтому отправил я бежать их куда-то, чтоб «сами не зная куда».
«Всё расползалось, – заключает в конце Автор. – Всё падало… вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащённого гипса… летела сухая мгла».
К О Н Е Ц
18 ноября, 2010 г.
Необходимое послесловие
Обманул я вас. Я как жизнь, которая обманывает там, где не ждёшь. А вы ждали, что я оставлю его жить где-нибудь на перекрёстке Пискарёвского и Гражданского проспектов, в городе каналов и львов, и выбирать – быть ему или не быть; или отпущу к тем, из его снов, которые были подобны ему?
Да – отвратительно, понимать, что всё, что ни накручено в ножных мышцах, останется втуне и никто, никогда не сможет этого раскрутить. Обманул я вас, обманул!
Ну и ладно! Обманул, так обманул. Теперь надо дальше. Дальше… у меня уже вот, есть начало новой книжки про профессора Делаланда, новое начало:
– Ах, Профессор Делаланд! Сколько же Вы, уважаемый, наделали шума своими записками, своими, как Вы их назвали «Записками о тенях» или «Рассуждениями о тенях»?
Дальше я хотел сказать несколько общих слов по поводу общих мест, но профессор заметил, что если бы за общие места платили деньги, он бы написал их штук сто.
– Да, – всё же вставил я, – frische Luft ist wichtig!
19 ноября, 2010 г.
Notes
[
←1
]
«История государства российского»
[
←2
]
Великобритания, 1964, 1 S. 3 d. П. высокая. 14 (3/4) х 14 (1/4). темно-коричневая, зеленая, розовая и черная
Каталоги:
Michel: 368
Scott: 404
Stanley Gibbons: 648
Yvert et
