вовсе не Аркашин горит на кухне свет.

Неужто эти годы прошли на самом деле,

Пока мы разбирались — кто теща, кто свекровь?

Куда же мы глядели, покуда все галдели

И бойко рифмовали слова «любовь» и «кровь»?

В Аркашиной квартире бывали эти рифмы

Не в виде сочинений, а в виде высоты.

Там даже красовалась неясным логарифмом

Абстрактная картина для общей красоты.

Нам это все досталось не в качестве наживы,

И был неповторимым наш грошевой уют.

Ах, слава богу, братцы, что все мы вроде живы

И все, что мы имели, уже не украдут.

Мы были так богаты чужой и общей болью,

Наивною моралью, желаньем петь да петь.

Все это оплатили любовью мы и кровью —

Не дай нам бог, ребята, в дальнейшем обеднеть.

В Аркашиной квартире всё бродят наши тени,

На кухне выпивают и курят у окна.

Абстрактная картина — судеб переплетенье,

И так несправедливо, что жизнь у нас одна.

1979, Мурманск

Давайте прощаться, друзья

Давайте прощаться, друзья…

Немного устала гитара,

Ее благородная тара

Полна нашей болью до дна.

За все расплатившись сполна,

Расходимся мы понемногу,

И дальняя наша дорога

Уже за спиною видна.

Давайте прощаться, друзья…

Кто знает — представится ль случай,

Чтоб без суеты неминучей

В глаза поглядеть не скользя?

Такая уж даль позвала,

Где истина неугасима,

А фальшь уже невыносима.

Такая уж песня пришла…

Давайте прощаться, друзья,

Чтоб к этому не возвращаться:

Зовут нас к себе домочадцы,

Чтоб вновь собралась вся семья.

Но, даже дожив до седин,

Мы гоним с усмешкою осень:

«Мадам, мне всего сорок восемь,

А вам уже — двадцать один».

1980

Воспоминания о пехоте

Нас везут в медсанбат, двух почти что калек,

Выполнявших приказ не совсем осторожно.

Я намерен еще протянуть пару лет,

Если это, конечно, в природе возможно.

Мой товарищ лежит и клянет шепотком

Агрессивные страны, нейтральные — тоже.

Я ж на чутких врачей уповаю тайком,

Если это, конечно, в природе возможно.

Перед нами в снегах лесотундра лежит,

Медицинская лошадь бредет осторожно.

Я надеюсь еще на счастливую жизнь,

Если это, конечно, в природе возможно.

Так и еду я к вам в этих грустных санях.

Что же вас попросить, чтоб вам было несложно?

Я хочу, чтобы вы не забыли меня,

Если это, конечно, в природе возможно.

1980

Мы вышли из зоны циклона

Мы вышли из зоны циклона,

Из своры штормов и дождей.

У всех появилась законно

Одна из бессмертных идей:

Граненых стаканов касанье —

Как славно, друзья, уцелеть!

Оставил циклон на прощанье

Лишь вмятину в правой скуле.

Он наши машины проверил,

И души, злодей, закружил,

И каждую нашу потерю

Из вороха лжи обнажил.

Порядок серьезно нарушив,

Сидим мы всю ночь напролет,

Поскольку спасти наши души

Никто, кроме нас, не придет.

И с нами в моряцкой одежде,

Суровых мужчин посреди,

Добрейшая дама — Надежда,

Как все, со стаканом сидит.

Не вписана в роль судовую,

Паек здесь имеет и кров,

Ведя свою жизнь трудовую

Среди в основном моряков.

Так с песнями мы отдыхаем,

Глаголу рассудка не вняв.

Заплачет четвертый механик,

Надежду за талью обняв,

И, вилку стальную калеча,

В любовь нас свою посвятит,

И чтоб описать эти речи,

Не можно и буквы найти.

Не скрою, и я, дорогая,

Не в меру был весел тогда,

Когда поживал, полагая,

Что ты — не такая беда,

Что вольным плыву кочегаром,

Семь бед оставляя вдали,

Слегка задевая гитарой

За меридианы Земли.

Рассвет, на красивости падкий,

Встает перед днем трудовым.

Друзья мои в полном порядке,

Храпят по каютам своим.

Циклон удалился на сушу,

Оставив пейзаж на столе,

И спиртом промытые души,

И вмятину в правой скуле.

1980, Переделкино

«Год кончается високосный…»

Год кончается високосный,

Нудный, будто телекино

Под названием «Шуркины вёсны»

Или Муркины — все равно.

Год кончается невезучий,

Вязкий, будто мерзлый тавот.

Отвратительный рев базуки —

Позывные года того.

В этот год тревог за эпоху

И артистам его удалось

Роль сыграть потрясающе плохо:

Много пьянствовали небось.

Лишь один Артист — всенародный —

Тихой смертью прославил тот год.

Пел по-разному, но свободно.

И сейчас, надеюсь, поет.

Заплетая черные косы

Азиатских мрачнейших дел,

Стал раскосым год високосный

И от косности окосел.

Год отсутствия утешенья,

Урожайный недобротой,

Год слежения, год глушенья,

Год скольжения над пустотой.

В этот год друзья расставались,

Барахлишко свое кроя,

И знакомые удалялись

В незнакомые нам края.

Год Василия, год Володи,

Год, где ценится корнеплод,

Год гадалок и их пародий,

И Валеры Рюмина год.

Ну а мы поживали просто.

Изводили много чернил.

Чад своих наблюдали росты.

Лично я — машину чинил.

Разве только Саша Никитин

Даром времени не терял:

Красок Родины истребитель

Две картины нарисовал.

Одного вдохновенья ради