Эта территория простиралась по обе стороны Лосиной Реки от Скалистых Гор почти до устья Пыльной Реки. Все, кому когда-либо довелось побывать на земле Птичьего Племени, единодушно признавали, что этот край был самым богатым дичью. В любое время года там бродили несметные стада бизонов. Многочисленные лоси и олени собирались на берегах рек по несколько сотен голов одновременно, что вызывало у первых европейских пришельцев чувство благоговейного восторга. Иногда казалось, что не было в той стране места, где бы не слышался громкий топот быстроногих антилоп. Реки и ручьи буквально кишели рыбой и бобрами.

Марсель-Молчун любил Скалистые Горы, несмотря на все опасности, подстерегавшие путника. Большинство индейцев из Птичьего Племени хорошо знали его и относились к нему весьма дружелюбно, хотя он никогда не позволял себе расслабляться в их обществе, зная их страсть к воровству. Канадцы и американцы нарекли их Вороньим Племенем, но сами дикари называли себя Абсарока. Никто толком не мог объяснить значение этого слова. Кто-то уверял, что оно указывает на принадлежность к птицам с большими клювами, некоторые настаивали, что оно обозначает ястреба, да и сами дикари, похоже, успели забыть, откуда произошло название их племени.

— Когда я спросил их, что такое Абсарока, они показали на пролетавшую над нами ворону, — рассказывал изборождённый столетними морщинами Жан Менард по кличке Хромой, — но чуть позже они указали пальцами на кружившего в небе стервятника. Я думаю, что это слово они могут прилепить ко всякой летающей твари. Абсарока — Птичий Народ…

Молчун мог бы с лёгкостью сколотить себе состояние, если бы пожелал обустроиться в уютном домике и осесть там навсегда, но он предпочитал бродяжничать. Ему нравились просторы прерий и снежные кручи гор. Разумеется, он никогда не отказывал себе в удовольствии посидеть в кабаке или понежиться в постели какой-нибудь проститутки, когда предоставлялся случай. Но ничто не могло удержать его в городе больше месяца — ни женский шёпот, ни страстные объятия, ни жаркий огонь камина.

Жозефина по прозвищу Синеглазка была самой дорогой женщиной в трактире «Снежная Шапка». Она никогда не отказывала Молчуну в ласках, даже в последний день его пребывания в Монреале, когда в кармане траппера не оставалось и двух мелких монет. Она привыкла считать его лучшим из всех и, любя лучшее, убедила себя в мысли, что он принадлежал только ей. Но Молчун так не думал. Он был вольным мужчиной и не подчинялся никому и ничему, даже обстоятельствам, всегда заставляя их повернуться в нужную сторону. Случилось так, что в день отъезда из города Молчун бросил в лицо Синеглазке, чтобы она прекратила расставлять ему сети и не надеялась на совместную будущую жизнь.

— Я лучше возьму в жёны Лохматую Лауру, чем тебя. Она, по крайней мере, не разевает рот по всякому случаю и не пытается надеть на меня узду! Да и гренки она не ленится подать мне в постель! — закричал он, внезапно потеряв терпение. — А что касается женской письки, то такого добра и в индейских хижинах хватает.

— Тогда я прокляну тебя, чёрт безродный! — заломила Жозефина руки. — Я заставлю тебя вспомнить эту минуту, и ты захочешь прожить её ещё раз, чтобы не сказать то, что ты произнёс только что! Я наложу на тебя проклятие, и ты пройдёшь через такие мучения, с какими не сталкивался никогда прежде!

Молчун напялил шапку и ушёл, унеся на сердце неприятную горечь. Он не раз слышал, что Жозефина-Синеглазка умела насылать порчу, но никогда не придавал этому значения. Теперь же в душе его ощущалось заметное неудобство, будто он чувствовал, как по его следам бежала безмолвная стая голодных волков. А через несколько дней, уже в пути, на него накинулись дурные сны, не оставлявшие его в покое до тех пор, пока он не добрался до своего низенького домика в горах.

Крохотная, но весьма уютная избушка, которую Молчун-Марсель срубил лет пять назад, чтобы иметь базу, служила ему надёжным укрытием в непогоду, такую частую в заснеженных горах, и при нападении враждебно настроенных дикарей. В те годы любое деревянное сооружение на территории индейцев называлось фортом и называлось именем того, кто его основал. Молчун назвал свою избушку Форт Марсель.

Через неделю после прибытия Молчуна в форт произошло нечто совершенно необъяснимое. Выйдя из двери, он направился к сложенным возле карликовой сосны ящикам с провизией и внезапно услышал прямо над своей головой громкий шум. Едва успев поднять лицо, он сразу же зажмурился, чтобы спасти свои глаза: на него, выставив когтистые лапы, камнем летел огромный горный орёл.

— Проклятье! — успел прокричать траппер и сорвался в ущелье.

Каким-то чудом ему удалось зацепился за что-то после нескольких секунд головокружительного падения.

— Ведьма! Чёртова Синеглазка! Проклятая Жозефина! — шипел он, подтягиваясь на руках по отвесной скале. — Всё из-за тебя пошло кувырком… Ассинибойны напали на реке и отобрали половину товара… Каноэ оставил на дне реки и потерял ещё половину груза… Теперь и сам вот-вот сорвусь в пропасть…

С величайшей осторожностью Молчун продвигался вверх, ухватываясь сильными длинными пальцами за всевозможные выступы. Его движения были медленными, почти неприметными для человеческого глаза, что позволяло человеку прочувствовать размеры своих сил и предусмотреть малейшую неожиданность, способную вдруг вырвать из скалы камень, за который Молчун цеплялся, и сбросить в мутную снежную бездну, только что едва не поглотившую его.

И вот его руки потихоньку появились над обледенелой поверхностью скалы. Молчун едва не засмеялся от радости, но в ту же секунду затаился, услышав внятное сотрясение собственного тела, от которого его слегка потянуло вниз. С невероятной силой он вонзился поломанными ногтями в лёд и всей грудью вжался в скалу. Ноги напряглись и превратились в камень. Марсель не шевелился и ждал, пока в тело не вернётся утерянное равновесие и спокойствие.

— Терпение, Молчун, — беззвучно пошевелил он губами.

Не раз ему приходилось выходить из тягчайших переделок, и он прекрасно знал, что легче всего оступиться в конце пути, когда бдительность в одно мгновение превращалась в полную расслабленность.

Лишь когда он всем корпусом опустился на вершину скалы, он позволил себе улыбнуться. Но тут же затаился, увидев перед собой рассыпанные коробки с продуктами. Кто-то успел здорово похозяйничать возле его форта. Прислушавшись, он уловил доносившиеся из-за бревенчатых стен голоса. Затем скрипнула дверь.

Молчун был неподвижен. В продолжение нескольких минут, разлившихся в вечность, он не шевельнул ни одним мускулом и всё прислушивался, не в его ли сторону направлялись шаги. Обсыпанный снегом, он лежал среди разбросанных картонок и тряпок, и сумел, сильно скосив глаза, увидеть фигуру индейца в длинной рубахе из выделанной добела оленьей кожи. На голове дикаря лежал головной убор, сделанный из верхней части морды антилопы с надёжно закреплёнными вертикальными рогами. Морда животного была выкрашена в чёрный цвет.

Молчун сразу узнал индейца. Все называли его Чёрным Быком, хотя полное его имя было Чёрный-Самец-В-Стаде-Антилоп. Свирепый воин-одиночка, он не признавал милосердия и пощады. Его рубаха со стороны спины была сплошь покрыта прядями человеческих волос, что делало индейца похожим на косматое животное.