– Я тебе покажу «монсеньора», – засмеялся вошедший. – Я Альдо, а будешь называть меня иначе – отрублю голову. Когда стану королем.

– Ты стань им сначала, – пророкотала брюнетка, – и вообще, не морочь мальчишке голову. Тебя зовут Ричард, я знаю. Я бабушка этого обалдуя, пока можешь называть меня сударыня, а потом разберемся.

Дик смотрел на людей, о которых столько слышал. Они были еще лучше, чем он себе представлял. Альдо – настоящий принц, красивый, отважный, благородный, а знаменитая Матильда и вовсе чудо. И она не была старой. Матушка в своей серой вуали выглядит старше ее высочества. И Робер, Робер, который стал его другом в Сагранне, какие они все чудесные, и что он им скажет? Что пытался отравить Алву, а тот вышвырнул его из Талига, как паршивого котенка.

– Молодой человек, – рявкнула принцесса Матильда, – кончай жаться, твою кавалерию! Робер, Альдо, тащите вино! А то, пока он не выпьет, будет стенку ковырять!

Робер подмигнул Дику и исчез за дверью. Раздалось шуршанье, и на стол по скатерти взобралось что-то серое. Крыса! Неужели та самая?

– Это Клемент, – заявила принцесса, – приятель Робера.

– Мы знакомы, – нерешительно произнес Дик. Разговор о Рокэ и Талиге откладывался, и юноша облегченно перевел дух. Он все расскажет, но позже.

«Le Cinq des Êpêes & Le Six des Bâtons & Le Chevalier des Êpêes»[27]

1

Капитан Луиджи Джильди поднял трубу, рассматривая бордонско-гайифскую эскадру. Десять галеасов и несколько десятков галер расположились словно у себя дома, ублюдки эдакие! С вершины Аллистады открывался прекрасный вид на Деормидский залив до Монти-Остро и дальше. Впереди на неподвижной свинцово-серой воде лежало двойное ожерелье из галер и галеасов, а под ногами Луиджи виднелось горло Фельпской бухты с затаившейся «Справедливостью» и четырьмя малыми галерами прикрытия, которым предстояло подобрать искупивших свои провинности каторжников. Луиджи дорого бы дал за то, чтоб оказаться на «Справедливости», но талигоец был неумолим. На галере пойдут только освобожденные преступники. Присутствие офицера они могут расценить как знак недоверия. Отец же в ответ на просьбы сына лишь рявкнул, что его дело – исполнять приказы и не лезть, куда не просят, сам же он не лезет…

В глубине души Луиджи не сомневался – родитель мечтает о том же, что и сын. Вернее, почти о том же. Больше всего на свете адмирал Фоккио хотел поквитаться с «Морской пантерой». Капитан не сомневался, что отец не успокоится, пока не отомстит за свои галеры. Луиджи хотел того же, и еще он хотел найти черноглазую девушку, сопровождавшую Зою Гастаки. Сын адмирала видел ее всего несколько минут, но успел понять, что другой такой нет и быть не может. Если морской бог будет милостив, он обязательно встретит свою красавицу, только бы талигойцу удалась его затея!

Капитан Джильди навел трубу на вожделенный галеас, крайний во втором, внешнем ряду. На «Пантере» все было спокойно, украшенный вздыбившейся кошкорыбой нос смотрел в сторону Монти-Остро, из-за которой к осени вынырнут талигойские парусники. «Дельфины» полагают, что мачты они заметят издалека, ну-ну…

Скрывшие небо облака лишь усиливали проклятую жару – отсутствие солнца с успехом замещала духота, не исчезающая даже ночами. Луиджи очень надеялся, что бордонские вахтенные злятся на весь белый свет, а не таращатся на фельпские скалы. Капитан не удержался и глянул вниз, на «Справедливость». Сколько каторжников уцелеет после безумного броска? Полсотни? Три десятка? Джильди страстно хотел оказаться на брандере, но с талигойцем не поспоришь. Алва был кругом прав, и все-таки смотреть в спину уходящим всегда обидно.

– Как бы они с секретом не напутали, – громовой шепот заставил молодого моряка вздрогнуть. Ну разумеется, Уго Варотти! Младший боцман отличался недюжинной силой, чудовищным басом, но не сообразительностью. С утра ему приказали говорить тихо, и он говорил. Как мог.

– Спокойно, Уго, на «Справедливости» есть толковые люди. Они все сделают как надо.

Сделают ли? Вдруг напутают и сорвут печати раньше времени. Глупости, тут ребенок и тот не ошибется. Но каков Алва – рискнуть секретом, за который Гайифа выложит горы золота.

Джильди видел плоский изящный ящичек. Стоит сорвать печати – и через восемь с половиной минут взорвется весь порох, находящийся ближе, чем в сотне бье от выдумки генерала Вейзеля. Правда, он должен храниться в мешках или в чем-то деревянном. Луиджи побывал в трюме «Справедливости» и лично уложил друг на друга бочонки с лучшим порохом. Потом вниз спустился Вейзель, все осмотрел и запечатал своей печатью. Он был последним посторонним на галере. Каторжники выбрали себе капитана – одноухого Лоренцо. Он кажется хорошим моряком и честным человеком. Талигоец обещал дать каждому уцелевшему по сотне талов, они с отцом прибавят еще по сотне, и все равно смотреть, как другие уходят на смерть, стыдно!

«Справедливость» вразнобой шевельнула веслами, гребцы занимали свои места, задрожала и поползла вверх якорная цепь. Ожили и четыре замаскированные под брандеры посудины: если они не оплошают, то успеют подобрать бросившихся за борт, а дальше как карта ляжет. Таранить брандер никто в здравом уме не станет, но свою порцию ядер и бомб спасатели получат. Капитан перевел взгляд на ближайший галеас. «Вечный воин»… Не пройдет и часа, как бордон отправится в Закат постигать эту самую вечность, а эскадра развернется к бухте, ожидая следующего подвоха.

– Сударь, – проревел Варотти, – сударь, дозвольте спросить, мы не припозднимся? Эти вон небось выходят.

– Нет, – бросил Луиджи и невольно усмехнулся. «Влюбленной акуле» еще ждать и ждать. Укрывшиеся в бухте галеры вступят в бой последними.

– Выходют, – изнывал боцман, – только этих зубаньих хвостов здесь не хватало! Как есть нагадят. Че ж вы не отговорили синеглазого-то? Чего он в каторжных мордах понимает? Гады они…

– Помолчи! – прикрикнул Джильди. Не объяснять же туповатому служаке, что каторжники тоже фельпцы, а в беду может угодить каждый. Жаль, Уго не слышал талигойца и не видел, как горели глаза каторжников. Отец, тот сразу спелся с Алвой, а Луиджи до позавчерашнего дня его недолюбливал. Иноземный маршал казался высокомерным и циничным, но это было маской, которую чужак сбросил на каторжном дворе…

– Есть помолчать, – отрапортовал Варотти и добавил: – Никак пошли, убивцы эдакие, помогай им Создатель.

«Справедливость» медленно и осторожно, словно лиса из норы, высунулась из каменного горла. Ей предстояло, прижимаясь к береговым скалам, поравняться с «Вечным воином», резко развернуться и броситься на добычу. Из неказистой на первый взгляд галерки, по словам мастера Уголино, можно было выжать до трех нудо[28], но бывшие каторжники насилу вытягивали два с хвостиком[29].