— Что ты здесь делаешь? — цежу сквозь зубы, равняясь с ним.

— У нас появился очень весомый повод поговорить, Божья коровка. Вижу по твоему грозному виду, что ты мне совсем не рада. Но поверь, я бы не стал навязываться… Хотя нет, вру. Обязательно стал бы.

Жестом фокусника выуживает из кармана карточку-пропуск и держит ее двумя пальцами. Карточка выписана на имя Сергея.

— Отец забыл. И вот я здесь.

Так вот почему он задерживается.

Но как он отдал эту карту Тимуру? И что у него с лицом? В любом случае, муж может появиться здесь с минуту на минуту, потому что такого, как он, пропустят и без пригласительного. И если он увидит, то мне не удастся объяснить наше милое общение с Тимуром.

— Ксения Михайловна! — доносится откуда-то издали.

Черт! Не сейчас.

— За мной. Быстро! — бросаю, не оборачиваясь.

Тимур, хотя хромает, передвигается по скользкому мрамору куда быстрее, чем я на своих каблуках. Показываю, как добраться до комнаты, которую нам выделили для индивидуальных консультаций. Их мы уже проводили с утра и, очевидно, на нее и не попала мама Светы.

Удивительно, но я хорошо запоминаю только имена детей, которым нужна помощь.

Дверь отрезает нас от навязчивого преследования. Я перевожу дух и уже быстрее и без помощи Тимура иду по застеленному дорожкой коридору. Распахиваю дверь нужного кабинета и пропускаю его первым. Закрываю дверь на замок и перевожу дух. Выхватываю свежую бутылку воды и делаю большой глоток.

Все это время Тимур смотрит на меня, как кот на воробья.

— Итак, — складываю руки на груди. Даже не сажусь, чтобы не думал, что у меня для него полно свободного времени. — Что тебя привело ко мне?

Он морщится.

— Соизволите говорить человеческим языком, барыня Ксения Михайловна, а то от официоза у меня уже изжога.

— Да скажи же ты, зачем приехал! — рявкаю я.

— Ко мне сегодня приезжал отец.

Я каменею.

— Сергей приезжал к тебе в интернат?!

— Полтора часа назад. Но мы не смогли договориться, и он в итоге… потерял пригласительный. Я его на ковре потом увидел.

— Вот так вот взял и потерял. А что у тебя с губой, кстати? И что он спрашивал у тебя?

Тимур коснулся запекшейся на губи крови.

— Да так… Он спросил, правда ли, что ты приезжала ко мне? Ты говорила ему, что ездила ко мне?

— Нет.

Мы оба хорошо знали, что это очень, очень плохо.

— Так это… Он тебя ударил?

— Я сказал, что ты была у меня, — продолжал Тимур, игнорируя мой вопрос, — но не сказал, что было это дважды. Я решил, что совсем врать и все отрицать не стоит. Он не спрашивал прямо, как будто просто проверял мою реакцию, не знаю, как объяснить правильно… И потом, когда я нашел этот пригласительный, то решил, что ты обязательно должна узнать об этом.

— Я поняла. Знаю, как твой отец умеет узнавать то, что ему нужно. Ты рассказал ему про курсы, на которые я тебя записала?

— Нет.

— И про то, что я была у тебя дважды, точно не сказал?

— Точно. Я же не совсем дурак, Божья Коровка, чтобы говорить ему правду.

Внутренности скованы плохим предчувствием. От кого Сергей мог узнать? Кто рассказал ему и что делать, если он уже и так знал про два визита, а Тимур подтвердил только один?

19-2

В голове вертится сотня вопросов, но вслух я почему-то произношу только один:

— Тимур, а как так вышло, что у тебя другая фамилия?

— Мама говорила, что так будет проще не привлекать внимание журналистов.

— И все?

— А что еще? Я как-то давно привык, что у отца другая, громкая фамилия, которую на каждом углу знают. Мне моя не мешает. Думаешь, из интерната кто-то ему настучал?

Прочищаю горло прежде, чем заговорить снова:

— Пока не знаю… Послушай, все, что было между нами, это… Было ошибкой. И я очень дорого за нее заплачу, если Сергей обо всем узнает. Я не знаю, что могу предложить за твое молчание, разве что…

— За мое молчание? — шипит он. — Решила, что можешь заткнуть мне рот отцовскими же деньгами?!

— В твоем положении глупо от них отказываться! А то заладил, что ты в них не нуждаешься!

— Да почему вы все думаете, что именно деньги решают все?

На миг прикрыв глаза, вспоминаю ту измученную женщину в холле. Тимур не сталкивался с чужой болью так часто, как я, чтобы понять, что именно деньги и решают все.

— Тебе не понять. Ты, как сыр в масле катаешься всю свою жизнь, а теперь зачем- то строишь из себя благородного рыцаря, готового голодать и терпеть лишения. При этом у тебя по-прежнему хватает денег на счету, которые ты можешь в любой момент снять!

— Да не нужны мне ваши бабки! Ни от него и уж тем более не от тебя!

— Ори еще громче, Тимур! А то твой отец, наверное, как раз приехал и еще не все расслышал.

Тимур вдруг надвигается на меня большой, рассерженной тучей.

— Как же ты меня бесишь, Божья Коровка! — цедит он. — Своей вот этой маской. Неприступная железная леди без тени эмоций. Сухая и жесткая, как палка! Тебе самой не надоело претворяться?

— Да кто тебе сказал, что я претворяюсь? Это моя жизнь, Тимур! Я вот такая и есть, а не то, что ты там себе выдумал обо мне! Очнись! Вот она я, настоящая! И я очень хорошо знаю, как много значат деньги.

— Нет! Ты не такая!

— А вот и да! Я меркантильная и расчетливая, фригидная сука! И не могу получать удовольствие в постели и не понимаю, зачем людям секс! Даже с тобой!

— Даже со мной? — он приподнимает одну бровь. — Ты сейчас кому врешь? Мне или себе?

— Я вообще не вру!

— Еще как врешь, Божья Коровка. У тебя румянец на щеках… И дыхание сбилось.

Он вдруг касается моей скулы указательным пальцем и ведет ниже, до самого выреза испорченной блузы. Дергает ткань на себя, не заботясь о пуговицах, и после касается кожи на правой груди как раз поверх кружева бюстгальтера.

— Как быстро бьется твое бесчувственное сердце. И мурашки вот эти… Конечно, это говорит только о том, какая ты фригидная. И что тебе не нужен секс. Особенно со мной, да?…

— Что ты делаешь?

Его руки ложатся мне на бедра, пальцы правой руки находят молнию.

— Да выглядит все это, прямо скажу, неубедительно, но у тебя еще есть последний шанс сделать так, чтобы я тебе поверил. А если поверю, то и отстану от тебя навсегда. Ты ведь этого хочешь, да? Чтобы я свалил и не мешал тебе наслаждаться твоей меркантильной жизнью.