На его лице играют желваки, но я не могу остановиться. Думал, что сказал ему все тогда, еще в его кабинете, но оказалось, что обида никуда не делась. Она все еще здесь. Всю мою жизнь он ненавидел мои интересы, говорил свысока о футболе, а теперь я должен помочь ему? Да какого хрена?

— Мне больше неинтересно спаивать лживых друзей и дорогих шлюх. Все, что мне теперь нужно, это — работа. И впервые в жизни, отец, я тебя прекрасно понимаю. Ты ведь тоже вцепился в свою карьеру, как голодный клещ в бродячую собаку. А для меня футбол главное, но ты никогда не хотел понимать этого. За любой проступок меня вышвырнут отсюда на улицу. Могу ли поступить так ради тебя? Нет. Ты того не стоишь!

Дальнейшее происходит быстро и беззвучно. В какой-то миг я просто отлетаю к стене, ударяясь затылком, и только потом сознание прошивает боль.

Рефлекторно касаюсь горящей нижней губы, и на пальцах остается кровь.

— Не смей так говорить со мной, — цедит сверху отец. Он уже поднялся и теперь нависает надо мной. — Слишком мал, чтобы огрызаться. Ты никто, Тимур. И звать тебя никак. Если сначала я радовался твоему возвращению, видел в тебе наследника, то теперь сделаю все, чтобы ты снова сбежал, поджав хвост. Я не позволю разрушить все, к чему я иду всю свою жизнь. А ты постоянно мешаешь. Поступаешь наперекор, и я сыт этим по горло. Ты не продержишься здесь и месяца, помяни мое слово.

Один крепкий эспрессо, и я смогу выдержать еще одну пресс-конференцию за день. В ожоговом центре сегодня многолюдно, такого еще не было. А за последний месяц я побывала здесь уже трижды. Это рекорд даже для меня.

Я много работаю, потому что хочу быть полезной. Хоть кому-то. Хоть чем-то. Маниакальная работоспособность, по сути, лишь сублимация собственного несовершенства, но что сделаешь, если единственное, что у меня есть — это деньги.

Кто-то бухает, покупает дома и устраивает вечеринки с фонтаном из шампанского, а я помогаю детям.

Сбалансированная еда в пластиковых контейнерах нужна не из-за диет, а чтобы не рухнуть в какой-то момент без сил, потому что я обязательно забуду поесть. А спорт мне жизненно необходим, чтобы хоть иногда разгружать мозги.

Я придерживаюсь жесткого режима только ради того, чтобы не свихнуться из-за огромного количества работы.

А еще из-за зыбучего, как болото, одиночества.

«Если берешься за что-то, делай идеально».

Да, мам. Я не смогла стать идеальной женой и не быть мне уже идеальной матерью. Единственной попыткой хоть как-то оправдать свое существование для меня стала моя работа.

Другие фонды курируют куда меньше дел. Проводят меньше транзакций и помогают меньшему количеству детей в год, месяц, неделю. Я делаю больше, просто потому что могу. И это единственный выход для меня.

Делаю глоток крепкого эспрессо. Загвоздка только в том, что теперь из-за произошедшего между мной и Тимур нужно работать еще больше. Как-то же можно добиться того, чтобы вечерами не думать о том, о чем думать запрещено.

О его руках.

Пальцах.

Члене.

О том, каково это может быть снова?

О том, как это будет, если Тимур… войдет сзади?

А если сбоку?

А если снова ртом?

Вдруг мой оргазм всего лишь совпадение? Ведь иногда я касалась себя и у меня даже что-то получалось. А вдруг во второй раз снова не выйдет?

Стискиваю хрупкую ручку чашки.

Снова отвлеклась. Каждую минуту, когда мой мозг не загружен работой, я думаю только о нем.

— Ксения Михайловна? Ради бога, извините, что отвлекаю…

Передо мной стоит худая измученная женщина. Я повстречала много таких матерей. Вся их жизненная энергия уходит на то, чтобы вытянуть ребенка из свалившихся на их головы бед. Даже если ребенок неродной. Эти женщины — те, кому действительно нужно ставить памятники.

К сожалению, усыновление не наш вариант. Но Сергей сразу сказал, что не потерпит в доме уродца. Да еще и неродного.

— Пожалуйста, Ксения Михайловна, я не отниму у вас много времени. Меня зовут Ирина, а это посмотрите… Это моя дочь. Света. Ей еще можно сделать пересадку. Мы узнавали. Пожалуйста, мы собрали половину суммы, но этого все равно не хватает для поездки в Германию. Прошу вас. Вы спасли стольких, помогите и нам… Беру картонную папку и смотрю на приколотое фото синеглазой девочки.

— Это старое фото… Снято до того, как…

Вероятно, до того, как девочки получила ожоги.

Женщина начинает плакать. Я хочу обнять ее, успокоить, пообещать, что смогу сделать все, что от меня зависит. Но не могу.

— Отойдите, пожалуйста, в сторону, — произносит охрана. — У вас нет права находиться здесь. Как вы сюда попали? Сюда пропускают только по специальным пропускам.

Они всегда просачиваются, проталкиваются, прорываются. У них еще есть надежда, а ради нее они готовы на все.

— Прошу вас! — кричит женщина. — Вы с мужем сделали столько хорошего! Помогите!

Ее уводят, но папка остается в моих руках. Она смогла. Ее я и протягиваю подошедшей помощнице.

— Проверь и внеси в реестр.

— Всех ведь не спасешь, — вздыхает она.

— Давай без советов, Лидия. Сергей уже приехал?

— Еще нет.

Это не похоже на моего мужа. Он никогда не опаздывает.

Телефон дребезжит в сумочке. Наверное, это Сергей. Но поперек экрана, когда я стискиваю телефон пальцами, горит сообщение:

«Посмотри налево».

19-1

Не могу поверить в его наглость.

Оборачиваюсь так резко, что кофейная гуща выплескивается мне на блузу. Черт!

Сам приехал! Нашел! Да еще и сунулся туда, где в любой момент может появиться его отец! После того, как я ему сказала, чтобы не смел ни на что надеяться, он все равно не оставил меня в покое.

— Я помогу! — подрывается Лидия. — Принесу вам запасную!

Но я уже собрана, хотя все еще в шоке.

— Все в порядке, Лидия, не надо. Я помню, где кабинет. Отлучусь на пару минут, и сама приведу себя в порядок.

Амбал Валера смотрит с неодобрением, но я делаю охраннику знак, чтобы оставался на месте. Протягиваю Лидии чашку, прячу телефон обратно в сумочку и очень стараюсь идти так, чтобы не чеканить каждый шаг.

Я его убью. Точно убью.

Он не должен был здесь появляться!

Мы вообще больше никогда не должны были видеться!

Но Тимур стоит за ограждением, широко расставив ноги и зацепив большие пальцы за ремень джинсов. Прожигает лукавым взглядом.

Еще и улыбается.