Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что? — переспрашиваю с нетерпением.
— Можно еще попробовать залезть в телефонную книгу. Номер-то она точно должна была сохранить.
— И как ты себе это представляешь?
— Очень просто: телефон мне нужен на несколько минут.
— И ты сможешь обойти блокировку?
— Ой, это не такая большая проблема, как ты думаешь, — уверяет меня Бес.
— Ничего не выйдет. Дарья никогда не расстается со своим телефоном.
— Даже когда спит?
— Он у нее всегда под подушкой.
— Ну вот! Не под семью же замками! Тебе всего-то нужно приютить на одну ночь своего друга, то есть меня, дождаться, когда уснет твоя жена, и на некоторое время позаимствовать ее гаджет. Это намного проще, чем искать данные через заархивированные сайты.
— Не проще. — Отрезаю.
— Почему?
— Потому что я не собираюсь больше ни минуты проводить в том доме. А с Дарьей я встречусь, чтобы только обсудить наш развод.
— А пока ты будешь заниматься затянутым бракоразводным процессом (а он затянется, это я тебе как доктор говорю), Юлиана успеет не только выйти замуж, но и родить пару ребятишек.
Если уже не вышла… — Простреливает в сознании, и от одной этой мысли хочется сдохнуть.
«Той ночи не должно было быть…», «Мы оба совершили ошибку…», «Я не хочу, чтобы Дарья узнала об этом…», «Да, Богдан. Аборт…» — Всплывает в памяти, и кровь отливает от моего лица.
Видимо, это так заметно, потому что Бессонов обеспокоенно спрашивает:
— Дан, что случилось?
— Юлиана была беременна, — признаюсь другу. — Она собиралась уехать и… сделать аборт.
— Да е… лочная шишка в глушителе! — ругается Бес. — И ты ей поверил?
— Кому?
— Юлиане.
— Тогда я думал, что успею ее остановить и… — Я замолкаю, потому что и не успел, и не остановил.
Глава 16
Юлиана
Моя маленькая Снежинка крепко держит своими крошечными ручками мои пальцы, и смотрит на меня огромными, до боли узнаваемыми, глазами. Глазами, которые я так и не смогла забыть, как ни старалась. Да и как забудешь, когда каждый день смотришь на уменьшенную копию того, кто навсегда забрал половину твоего сердца.
«Ребенок будет очень похож на своего отца». — Предсказание Инайят сбылось в точности. Еще в роддоме необычный цвет глаз моей дочери привлекал к себе много лишнего внимания.
«Два черные агата», — любит напевать Данка. Только она, как и я, знает, что глаза у моей дочери не черные, а темно-черешневые, такие же как и у ее отца. Отца, который не должен узнать о ее рождении.
Я каждый раз отгоняю от себя непрошенные мысли о Богдане, но не проходит ни одного дня, чтобы я не думала о нем, или он не снился мне ночью. Иногда я представляла себе, как бы все сложилось, если бы он не оказался женихом моей сестры, или я больше его не увидела.
— Тогда бы он оказался чьим-нибудь другим мужем! — уверенно заявляет Аличева, жестоко спуская меня с небес на землю.
Я уже не виню себя так, как это было при возвращении домой. Ради своей малышки, я приняла судьбу такой, какая она есть. Ведь если бы не та ночь, то у меня не было бы моей маленькой Снежинки.
Поначалу меня ужасно мучали угрызения совести, но и они сошли на нет сами собой. Я переживала по любому поводу: как признаться отцу, что он станет дедом, но чтобы при этом больше никто не знал; или что скажу Богдану, если он спросит сделала ли я аборт; или, не дай бог, Даша поинтересуется, кто отец моего ребенка.
Только связь с отцом оборвалась сразу же после моего отъезда, и все мои переживания оказались напрасными. Я не знала причины, почему он решил со мной больше не поддерживать отношений, но, в конце концов, смирилась, ведь до этого мы прекрасно жили, никак не общаясь. Ни Богдан, ни Даша тоже о себе не напоминали, и я очень надеялась, что мой приезд не разрушил их жизнь, и они счастливы. Видимо, Богдану хватило моих слов о планируемом аборте.
Где-то в глубине души меня терзало, что человек, которого я посчитала идеальным во всем, на самом деле оказался немного не таким. Но разочарование — это не такая большая плата ради всеобщего спокойствия.
Я практически смогла вернуться к прежней жизни, за одним огромным исключением: теперь все мое внимание было приковано к крошечному созданию, которое я любила больше всего на свете, — моей дочери, моей Снежинке. Так уж получалось, что и я, и новоиспеченная бабушка, и Дана покупали моей крошке белоснежные вещи, с самого рождения наряжая ее как куколку.
— Юлиана! Я как увидела этот костюмчик — сразу влюбилась! Ну мило же ведь, правда?! — тараторит Данка, примеряя на себя ободок с заячьими ушками. — И наша маленькая Кнопочка будет самым очаровательным белым зайчиком.
— Дана, ну куда? Он же ей большой еще. — Я честно пытаюсь вразумить подругу, потому что Аличева реально «сходит с ума», скупая все, во что, по ее словам, она «влюбилась».
— Ну и что! — возмущается и тут же аргументирует, не давая вставить мне ни слова:
— Большой — не маленький. Мы скоро вырастем. Правда, Снеженька? — сюсюкается Данка со своей крестницей, и никакие разумные доводы для нее абсолютно бесполезны.
Говорят, что чужие дети растут быстро. Это не так. Свои растут намного быстрее, чем хотелось бы.
Как только получилось заменить Снежане два грудных кормления, я вышла на работу на неполный рабочий день, а моя малышка оставалась под присмотром своей бабушки. Поначалу домой я звонила чуть ли не каждую свободную минуту. Но мама — это мама. Теперь вся ее гиперопека была направлена на внучку, и я впервые была этому очень рада, потому что никого надежнее, чем любящая бабушка, быть просто не может. Прогулки, зарядки, массажи, различные игры, развивающие внимание, пальчиковые, и прочее — все было включено в режим дня моей дочки. Даже Данка посмеивалась, что с такой бабушкой Снежана к трем годам научится читать и писать не только на русском, но и выучит парочку иностранных языков.
Если у Даны не было поздних клиентов, то вечера она неизменно проводила у нас. Я не уверена, что это только из-за Снежинки, но спрашивать, все ли у нее хорошо со Славиком, я так и не решилась. Честно говоря, Аличев мне никогда не нравился. Смазливый, этого не отнять. Но…
