Вот и пригодился.

— Алло, милиция? Тут такое дело…

Через час возле места происшествия стояла милицейская машина, и вокруг тела девушки ходили хмурые, невыспавшиеся молодые люди.

Старик Албухин, приосанившись, польщенный вниманием к своей персоне, давал подробные показания:

— Ну, иду я, значит, никого не трогаю… А тут собака моя, Альма, убежала куда-то, роется там, скулит. Я подошел посмотреть, думал — падаль какую нашла, вижу — она лежит… Ну, девушка эта. Я сразу, конечно, вам звонить.

Впервые за долгие годы он чувствовал себя важным, значимым человеком и готов был говорить еще долго, но высокий оперативник с лицом наемного убийцы из второсортных американских фильмов довольно невежливо оборвал его:

— Ты, отец, протокол подпиши — и иди себе домой. Надо будет — вызовем.

— Да, да, конечно… — засуетился старик, — конечно, разве ж мы не понимаем…

Он неловко поставил закорючку внизу страницы и пошел прочь. Бело-рыжая собачка трусила следом, поджав хвост, словно страшное зрелище и ее не оставило равнодушной.

Никто не смотрел им вслед — слишком уж заняты были. Странно было видеть мужчин, суетящихся вокруг тела мертвой девушки, — одни что-то писали, другие осматривали все вокруг, заглядывая под каждый куст, водитель копался в моторе, уныло матерясь, и только она одна казалась совершенно безразличной к происходящему. Даже милиционеры старались не смотреть в искаженное предсмертной мукой, посиневшее лицо.

Медэксперт — сутулый мужик лет сорока, с рыжими усами, в потертом, видавшем виды коричневом пиджаке — распрямил согнутую спину, стянул с рук резиновые перчатки и устало сказал:

— Можно забирать.

— Причина смерти? — Полноватый, коротко стриженный крепыш в синей прокурорской форме снял фуражку, утирая пот со лба.

— Асфиксия. Видишь след от удавки? Какой-то шнурок тонкий или что-то в этом роде. Ну и ожоги еще, синяки, пальцы сломаны… Похоже, ее пытали перед смертью.

— Изнасилование?

— Нет, вроде бы не похоже. Но подробности, как всегда, после вскрытия.

— Досталось же девчонке… — Высокий оперативник, тот, что только что отправил домой не в меру ретивого пенсионера, нервно прикурил сигарету, и видно было, что пальцы у него дрожат. — Сколько работаю, кажется, а к такому до сих пор привыкнуть не могу.

— Да уж, Серега, за девчонками теперь глаз да глаз нужен! Тебе-то хорошо, твои маленькие еще, а подрастут… — начал было следователь, но другой оперативник не очень вежливо остановил его:

— Помолчи. Ты лучше скажи, Михалыч, — обратился он к медэксперту, — давно она умерла? Ну, хотя бы примерно.

— Отчего же примерно, — отозвался он, — часов пять-шесть, не больше. Еще сегодня ночью барышня была в добром здравии. Если бы не старик этот… ну, который с собакой, ее бы сто лет тут не нашли.

— Понятно… Ну что, коллеги, какие версии? Ограбление? — преувеличенно бодро заговорил прокурорский сотрудник. Видно было, что и ему не по себе, и все же он изо всех сил старался показать себя крутым профессионалом. Кому надо знать, что раньше он занимался исключительно взятками — пока сам не попал под подозрение — и это убийство для него — первое?

— Да нет, на грабеж не похоже.

Молодой парень, похожий на Иванушку-дурачка из детских сказок, протянул следователю маленькую лакированную сумочку.

— Вот, смотрите, паспорт, кошелек, ключи — все на месте. Денег почти пять тысяч, кредитка, мобильник опять же… Даже брюлики в ушах целы. Вор бы точно не побрезговал.

— Ну, хоть личность устанавливать не придется, — покопавшись в сумке, следователь раскрыл красную книжицу, — значит, Тихорецкая Анастасия Игоревна, восемьдесят пятого года рождения… Проживала на проспекте Вернадского. Кой черт ее сюда-то занес? Да еще в такую погоду? Не гулять же она пришла?

— По моему скромному разумению, наш злодей и занес, — отозвался медэксперт.

— А почему вы так думаете?

— Не здесь ее убили. Видишь — грязь кругом, ночью дождь был, а на ногах — ничего! Туфли лакированные, а в них — хоть смотрись. Так только, чуть забрызгало. И каблуки высокие, а грязи на них почти нет. Земля мягкая, если бы сама шла, хоть совсем немного — угваздалась бы по самое не балуйся. Не на крыльях же она сюда прилетела? Значит, привез кто-то.

— Следы есть?

— Да какое там! Дождь все смыл.

Высокий оперативник, которого звали Серегой, пожал плечами:

— Ну что ж, надо связи отрабатывать, девочка-то, видать, не простая была.

— Надо-то надо, только…

Медэксперт зачем-то копался в своем потертом, видавшем виды чемоданчике, словно искал там что-то важное — и никак не мог найти.

— Что — только? Ты, Михалыч, договаривай, не томи!

Тот помолчал недолго и ответил как будто неохотно, глядя в сторону:

— Серия это, мужики. Помяните мое слово. Я такие дела печенкой чую.

Его слова повисли в воздухе, словно облако тяжелого, удушливого дыма. И пока тело, накрытое простыней, грузили в машину, оперативники стояли хмурые, курили, не глядя друг на друга. Все понимали, что значит «серия». Если человека убили из мести, ревности или хоть из-за денег, то разыскать злодея возможно. Ищи, выясняй, кому убиенный мог перейти дорогу, кому была прямая выгода от его смерти, и в конце концов выйдешь на убийцу.

Другое дело — маньяк… Понять его логику — дело почти безнадежное, и убийство красотки в лесополосе автоматически превращается в глухой «висяк», который заметно портит статистику раскрываемости и отношения с начальством. А если какой-нибудь ушлый журналист об этом пронюхает — тут вообще неприятностей не оберешься.

Но главное… Где-то совсем рядом на свободе гуляет нелюдь, одержимый манией убийства. А значит — надо ждать новых сюрпризов.

В комнате, затянутой черным бархатом, было прохладно и тихо. Ни один лучик солнца, ни звук, ни запах не проникают сюда снаружи. Горят свечи, вставленные в массивные старинные канделябры, да вьется легкий дымок над бронзовой курильницей.

У стола, заваленного пожелтевшими старинными рукописями, сидел высокий статный мужчина с короткой светло-русой бородой. Он молчал, глядя в пространство, лицо его было спокойно и даже безмятежно, но в глубине ярко-синих глаз притаилось такое, чего лучше бы никогда не видеть обычному человеку.

Он жил на свете так давно, что даже имя свое забыл много лет назад. Да и к чему оно ему? Те немногие, составляющие близкое его окружение, почтительно именовали его Грандмастером, а остальным и знать незачем[3]. Во все времена магия была и остается тайным делом, а ею он занимался, сколько помнил себя. За долгие годы он видел многое — люди рождались и умирали, приходили и исчезали в небытие земные владыки, целые империи рассыпались в прах, так что даже имени от них не оставалось…