Не считая Мойса и самого Гриффена, за столом сидели еще пять игроков: бизнесмен средних лет из Оклахомы и его малолетний сын; крепко сбитая филиппинка из Лос-Анджелеса, хирург по профессии; стильно одетый черный, один из местных политиков, и китайский ресторатор, в котором Гриффен узнал посетителя ирландского паба. Интересно, почему за стол позволили сесть подростку? Гриффену объяснили: это что-то вроде обряда посвящения во взрослую жизнь. Когда бизнесмен сам был мальчишкой, его взял на игру отец, и теперь он хотел продолжить традицию.

Вечер шел своим чередом, и Гриффен успокоился; понемногу игра захватывала. Он чувствовал, что сегодня за свою жизнь ему бояться нечего. Все игроки известные, Мойс ручается. В номер никто не входил, из номера никто не выходил. Играли сильно, правда, подросток был явно послабее. Тем не менее Гриффен заметил, что читает их так же легко, как и старых соперников по колледжу.

Мойс, как и филиппинка, почти не позволял себе делать «намеки», однако маленькими привычками и жестами грешили все, сигнализируя остальным, хороша ли у них рука, не блефуют ли. Вдобавок тип дыхания и глаза говорили о раскладе еще больше, чем беседа за столом и манера делать ставки. Подросток мог с таким же успехом играть в открытую.

После четырех часов игры объявили перерыв. Гриффен подсчитал, что впереди всех на несколько тысяч.

— Так что, Мойс? Говорят, уступаешь место молодому радикалу, — сказал бизнесмен, наполняя стакан по новой.

— Ничто не вечно, мистер Гудмен, — ответил Мойс. — Пора к этому относиться спокойно.

— Что за чепуха, — возразил бизнесмен. — Да ладно, Мойс. Ты считался старым, когда я был мальчишкой… и не называй меня «мистер Гудмен», просто Хэнк. Сколько можно говорить? Ты же зовешь ее Тиа, а не Лолли!

— Тиа — испанское имя, — заметила филиппинка. — Означает «тетушка» и что-то вроде почетного титула, подобно «мистеру». Мойс просто вежлив.

— Как знаете, — махнул рукой бизнесмен. — Мы отклонились от темы. Я хочу знать, почему Мойс подумывает об отставке. Уверен, вовсе не потому, что стареет.

— Наше ли это дело? Может, все-таки Мойса? — вставил политик.

— Верно, — поддержал владелец ресторана. — Мы здесь, потому что у Мойса все по-честному. Верим его суждениям о том, кто может играть. Наверное, не стоит спрашивать, почему он хочет отойти от дел, и уж тем более обсуждать преемника.

— Джентльмены, я вас умоляю, — вмешался Мойс. — Мистер Гудмен имеет право задавать любой вопрос, а я, если не нравится, не отвечать. В данном случае ничего не имею против. — Он взял стаканчик, сделал маленький глоток и продолжил: — Я долго возглавлял эти игры. О-о-очень долго. Настолько, что закостенел в своих методах. Можете спросить: и что с того? Если методы всегда работали хорошо, зачем их менять? Проблема в том, что мир не стоит на месте. Старые способы, может оказаться, не столь хороши, как бы хотелось. Возможно, для перемен нужна новая кровь. Такие, как Джером и Гриффен, с новыми идеями. В качестве примера. Вы знаете, я не люблю «Техасский холдем», но сегодня это последний крик моды. Масса турниров и телешоу, не говоря о книгах и журналах. Видимо, пора опробовать.

— А зачем здесь мальчишка? — спросил Гудмен, указывая пальцем на Гриффена. — Да, чертовски неплохо играет в покер, но с работой всегда управлялся Джером. Нужен ли чужак?

— На самом деле, мистер Гудмен, — отозвался Джером с дивана, где смотрел телевизор без звука, — именно я и порекомендовал Гриффена. Годами играл с ним в карты и знаю отлично. Считаю, он поможет нашей сети так, как я не смог бы.

— Например? — не унимался Гудмен. — Привлечет «Техасский холдем»? Мне он тоже не по нраву. Если б захотел, играл бы в казино.

— Между прочим, сэр, я тоже равнодушен к «холдему», — сказал Гриффен. — Если уж и пробовать его, то не включая в список наших игр, а отдельным проектом, на временной основе.

— Тогда какие перемены замышляешь? — Бизнесмен впервые обратился лично к Гриффену.

— Честно говоря, сэр, не знаю, — просто ответил юноша. — Вы правильно заметили, я пока новичок, и о переменах думать рано. Нужно многому научиться, хорошенько все взвесить.

— Вас должна заинтересовать одна подробность, — добавил Джером. — Гриффен с нами всего несколько недель, и я лишь знакомил его с нашей работой и людьми. За это время в нашу сеть попросились сразу восемь независимых Игр — больше, чем за весь прошлый год. Мало того. Те из них, с кем я общался, уверяли, что решили сотрудничать, потому что хотят работать с Гриффеном. Наверное, о чем-то говорит.

— Вот видишь, Гудмен? — вступился политик. — Мойс знает, что делает. Черт, жаль, что акции не продают. Я бы купил.

Мойс поймал взгляд Гриффена и подмигнул.

Ночные повадки «крысы» Квартала Гриффен перенял всем сердцем, однако Валери недоставало вкусов и привычек брата. Она все чаще и чаще выбирала дневное время.

Сначала это были утренние пробежки по набережной Мунвок, чтобы не лениться и поддерживать спортивную форму. Валери привыкла к активному образу жизни, и сердце радовалось, учащая пульс после несложных упражнений аэробики. Конечно, соблазнов хватало и днем и ночью.

Естественно, что после таких трудов праведных она заслуживала соразмерной поблажки. Чаще всего Валери завершала моцион завтраком в кафе «Дю монд». Недорогие и вкусные бенье, сокрытые под снежными шапками сахарной пудры, приводили ее в трепет не меньший, чем эндорфины после пробежки.

Обычно Валери сидела на открытом воздухе, рядом с барьером по границе кафе. Ее случайно могли задеть туристы и попрошайки, зато Джексон-сквер представала во всей красе. Ленивое воскресное утро только наползало на Квартал, а площадь уже бурлила жизнью. Откинувшись на спинку стула, Валери потягивала горячий шоколад, поблажку еще более приятную, чем крепкий кофе, почитаемый завсегдатаями «Дю монд», и смотрела, как уличные артисты то там, то сям потчуют своим искусством группки вездесущих туристов.

Художники развешивали холсты на чугунной ограде площади или устанавливали мольберты для эскизных портретов и карикатур. Валери знала, что на другой стороне площади медиумы ставят небольшие столы, чтобы гадать по руке, по картам или костям. Уличные артисты, от разодетых под серебристых роботов до жонглеров и живых неподвижных статуй, стояли перед шляпами и коробками, где виднелись кучки бумажек и монет от благодарных прохожих. Отрывистый речитатив уличного музыканта мешался с напевной мелодией аккордеона, голосом девочки, поющей по-французски, и одинокой гитарой, вновь и вновь повторявшей неизменный блюзовый рифф.

Валери, хоть и не влюбилась в Новый Орлеан с такой же страстью, как брат, все равно поддалась многим привычкам местных. Например, наблюдать за людьми. Ее восхищали типажи людей, слетавшихся сюда днем и ночью, и бесконечному потоку туристов она уделяла времени не меньше, чем относительно постоянным артистам. Будь то семьи, отягощенные толпой детишек слишком юных, чтобы наслаждаться ночным Кварталом, либо элегантные профи — участники различных конференций, в их перерывах. Или даже дорого, но небрежно разодетые пенсионеры с круизных лайнеров. Каждый привносил частичку собственного стиля и забавы. Не говоря уже об эклектичном коктейле из местных, фланировавших через площадь или по Декатур. Они кивали артистам, бросали им чаевые не реже, чем туристы, и знали: им очень повезло, что всегда есть возможность проявить гуманность, когда тянет поразвлечься.