Я шагнула к окошку, чтобы взять свои, а потом быстро отошла.

— Нет, это тебе спасибо! — крикнул нам вслед Джордж.

Следующей в очереди оказалась Лю-Косячок, так что я выждала в сторонке, пока она возьмет свои таблетки. Просто обычные антидепрессанты и какую-то фигню от абстинентного синдрома. Метадон[56] или что-то в этом роде. Я это знаю, поскольку раз в месяц ей делают инъекцию от ломки.

Терпеть не могу шприцы и иголки, так что всегда предпочитала таблетки. Иногда, если повезет, получаю сублингвальные — такие квадратные облаточки, которые растворяются прямо на языке. Вкуснота!

Я перехватила ее, едва она успела отойти от окошка.

Люси предостерегающе подняла руки.

— Слишком близко…

— Ну прости, Лю. — Я тоже виновато подняла руки и слегка отодвинулась назад. — Просто хотела у тебя спросить… Я слышала, ты знаешь, с чего началась та большая драка за пару дней до того, как убили Кевина.

— От кого слышала?

— Это неважно, сказать по правде. Кевин и Шон из-за чего-то повздорили?

— А, это-то… Ну да.

Прислонившись спиной к стене, Люси принялась выполнять какие-то дикие растяжки, словно отрабатывая некую разновидность тай-чи с поправкой на психиатрическое отделение. На ней была футболка от «Келвин Кляйн» и почти такие же тренировочные штаны, как у меня, только я чертовски уверена, что свои она покупала не в «Джей-Ди-спортс»[57].

— Ну, если честно, я особо много про это не слышала, детка. Знаю, что они орали друг на друга после последнего сеанса эрготерапии. Я оказалась там только потому, что была не слишком-то довольна тем, что нарисовала в тот день, и пыталась немного привести это в порядок.

— А о чем был спор?

— Я не пыталась подслушивать или еще чего. То есть реально не подслушивала, так что уловила лишь кое-какие обрывки. Шон хотел, чтобы Кевин что-то сделал, а Кевин не был особо настроен его слушаться. Шон твердил ему, что надо, что он дурак… что-то в этом роде.

— Так из-за этого и началась драка?

— Да кто ее знает, с чего она началась, — отозвалась Люси. Прекратила свои дурацкие потягивания и наклонилась ко мне совсем близко — я никогда не видела, чтобы она оказывалась с кем-то на таком расстоянии. — Думаешь, это имело какое-то отношение к тому, почему убили Кевина? Личная неприязнь или что-то в этом роде?

— Я просто пытаюсь разобраться, — сказала я.

Люси задрала руки вверх, вытянув пальцы к панелям потолка, а потом, склонив ко мне голову, прошептала:

— Я слышала, что все это из-за наркотиков, и должна сказать, что это меня ничуть не удивило. Ты ведь знаешь мою историю? Ну, короче, дело в том, что всегда можно опознать это у других людей.

Я поняла, что она имеет в виду. Примерно как копы с одного взгляда могут вычислить в толпе всяких подозрительных типов.

— Наверное, это нечто вроде «гейдара», как у гомиков, только наркоманского. — Люси хохотнула — придурочным, пронзительным хохотком. — Я просто хочу сказать, что наркотики явно были частью жизни Кевина, в той или иной степени.

Я не стала говорить ей, что она попала в самую точку. Судя по всему, я была единственным человеком в отделении — единственным из пациентов, по крайней мере, — кто знал об обнаруженных в комнате Кевина наркотиках, хотя определенно не собиралась рассказывать ей об этом. Любой детектив еще в самом начале своей карьеры должен зарубить себе на носу: ни в коем случае нельзя снабжать свидетеля любой информацией, которая может вызвать у него предубеждение и исказить показания, которые он вам вот-вот даст.

Люси продолжила свои упражнения, закинув голову и вращая бедрами.

— Тебе это как-то помогло, детка?

Не успела я подобрать ответ, как заметила Миа, не спеша идущую ко мне от ординаторской. Она остановилась в нескольких футах от нас и многозначительно улыбнулась, просто чтобы показать мне, что прекрасно понимает, что именно я в данный момент затеваю и чем занималась или собираюсь заниматься оставшуюся часть дня.

Когда это произошло, в тот момент я была просто-таки рада устроить перерыв.

До сих пор точно не знаю, не был ли это просто какой-то ранний отходняк, но я вдруг почувствовала себя так, будто на меня накинули тяжелое мокрое одеяло. Не было еще двух часов дня, а я уже больше напоминала выжатый лимон — совершенно лишилась сил, словно при разговоре с Донной прошла на сотню миль больше, чем на самом деле.

Теперь-то я понимаю, что переутомление было психическим, что перегрузила я голову, а не тело — а у меня как-то по-другому вообще бывает? — потому что занималась всем этим в одиночку. Обычно на подобной работе я была бы лишь частью слаженной команды. Может, переговорила бы с одним-единственным свидетелем, сравнивала бы запротоколированные другими показания или составляла отчет по подозрительным телефонным звонкам на основе распечаток оператора мобильной связи, в то время как Джонно, Бэнкси и остальные члены группы занимались бы совсем другими делами. У меня было бы только что-то одно, на чем требовалось бы полностью сосредоточиться, только какая-то одна узкая область расследования, чтобы вложить в нее всю свою энергию, но сейчас на плечи мне легло абсолютно все, и я поняла, что это малость напряжно, если не сказать больше.

Я побрела обратно в сторону женского коридора, думая о том, что у меня остались еще трое, с которыми обязательно надо переговорить.

Гроссмейстер, Барашек и Певичка.

Хотя с этим пришлось обождать, поскольку прямо в тот момент я поймала себя на том, что едва волоку ноги.

Буквально ввалившись в свою комнату, я рухнула на кровать и беспробудно продрыхла почти целых восемь часов.

Вас наверняка не удивит, что как только с ужином и лекарствами после ужина покончено, самая популярная деятельность из сферы вечерних развлечений в наших пределах — это усесться перед «идиотским ящиком», причем не только из-за того, что прозывается эта штука очень подходяще к профилю нашего медучреждения. Вообще-то не думаю, что у нас тут наличествуют настоящие идиоты, но вы меня поняли. У большинства здешнего контингента мозги все-таки более или менее на месте, в отличие от самого телика, но пусть даже у него здесь не самый большой на свете экран и не самый широкий выбор каналов, именно перед ним большинство пациентов оказываются перед отбоем. Чтобы посмотреть, что происходит в мире, или поспорить о том, что происходит, или не обращать внимания на то, что происходит, но все равно по-любому именно здесь.