– Эй! Соседи! Сейчас день или ночь? – крикнул я в полумрак коридора, подождал минуту-другую, но ответа так и не дождался.

Неужели я единственный узник в этой части коридора? Досадно, информация – это то, чего мне сейчас отчаянно не хватает.

Потянулись скучные, однообразные часы ничегонеделания. Я сделал зарядку, походил кругами по камере, поприседал, поотжимался. Опять походил по камере. Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Сколько еще придется тут проторчать? Знать бы.

Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Дурацкие обвинения, дурацкий допрос, протоинквизитора этого еще принесла нелегкая. Раскатал я губу, думал, налаживается жизнь, хотел внести свой посильный вклад, помочь своей новой родине. А вышло вот так – сижу в тюрьме по непонятному обвинению, с мрачными перспективами. Подумать только, я, человек двадцать первого века, никак не могу приспособиться к жизни в мире, примерно соответствующем земному восемнадцатому веку! Как же так? Ну, понятно, что это время для гораздо более простых и неприхотливых в плане быта людей. Многие привычные для нас жизненные удобства здесь отсутствуют напрочь, но в плане знаний-то я должен иметь преимущество! Так сказать, накопленный опыт поколений должен сыграть свою роль!

Эх, легко было читать произведения писателей-фантастов, где что ни попаданец, то личность, человечище! И в оружии люди разбираются, и как из нефти получить бензин, знают, и как из плесени антибиотик добыть – тоже, двигатель внутреннего сгорания на раз собирают из подручных средств, и строить самолеты умеют и броненосцы тоже. Ну, а если уж не сильны в технике, то оказываются на редкость мощными управленцами и выстраивают невиданные в этом времени по эффективности спецслужбы, на века укрепляя вертикаль местной власти.

То ли люди, специально подготовленные, попаданцами становятся, то ли я такой ущербный попался? Ну нет, нет здесь компьютеров, которые я мог бы ремонтировать и настраивать! И в ближайшем будущем не предвидится. А что еще я могу? В лекарствах никогда ничего не понимал. С техникой не могу сказать, что на «вы» всегда был, но уж точно не в части ее создания. Не созидатель я, потребитель. Самый обычный потребитель, серая масса общества потребления.

Тем не менее я учился в современной школе, читал книги, смотрел фильмы. И я просто напичкан знаниями, о которых местные обитатели и представления не имеют. Проблема лишь в том, чтобы понять, какие из них я могу применить. И применить в нужное время в нужном месте. Сущая мелочь, не правда ли?

Я присел на солому, подтянул к себе колени, обхватил их руками, примостил сверху голову и глубоко задумался. Только задумался не о том, как мне выпутаться из своего незавидного положения, а о том, как вышвырнуть восвояси тимландцев и снять осаду с Бобровска.

Время тянулось издевательски медленно, трое суток ничего не происходило. Да-да, я говорю «трое суток», потому что сумел разобраться со сменой дня и ночи. Один из тюремщиков, разносивших заключенным пищу, просветил меня по поводу утреннего и вечернего рациона узника. В общем, кормили неплохо, потому как я все-таки дворянин, но особого разнообразия не наблюдалось. Завтрак всегда содержал блюда на основе гороха, ужин никогда не обходился без столь «обожаемой» каждым служившим в армии перловой каши. Теперь я имел возможность ориентироваться во времени суток, оставалось лишь после каждого ужина делать свежую отметку на стене.

На четвертый день ко мне в гости заявился начальник Сыскного приказа в сопровождении двух солдат.

– Ну что, князь, не пришло ли время поговорить? – спросил он, устраиваясь на принесенном солдатами раскладном стуле.

– Да как-то не получается у меня, Никита Андреевич, разговаривать с вами, – настороженно ответил я, оставаясь по-хозяйски стоять посреди камеры, – что бы я ни сказал, вы все понимаете на свой лад.

– А это оттого, князь, что ты дурное дело затеял, а когда тебя за руку поймали, юлить стал, изворачиваться.

– Задолбался я уже ваши намеки разгадывать, господин Глазков, – предельно грубо бросил я, рассчитывая, что такой тон скорее спровоцирует оппонента на откровенность. – Говорите уже прямо, чего там я такого натворил, только не нужно опять про сговор с тимландцами бред плести! Масса свидетелей имеется, что я не только не отдавал приказ, но и предлагал дождаться темноты и атаковать силами пехоты.

– За это не волнуйся, Михаил, свидетелей опросим, все выясним, протоколы напишем. Все честь по чести будет, – отмахнулся Глазков. – Ты только помни, что всегда можно задать свидетелям такие вопросы, что их ответы тебя не порадуют.

– Так к чему тогда весь этот балаган? Вопросы непонятные, протоинквизитор с угрозами. Рубите уже голову с плеч, да и дело с концом!

– Я не палач, Миша, я дознаватель. Свое дело сделаю, доложу государю. Хорошо доложу, со всей тщательностью. А там уж как Иван Федорович решит, так и будет. Надеюсь, что в этот раз у него будет меньше оснований для снисхождения.

– Ох, не любите вы меня, ваше высокопревосходительство.

– Я, князь, всю жизнь посвятил служению царской семье. А ты покусился на святое – задумал эту самую семью извести. Потому и не может быть мира между нами. Сговорились вы первым делом царевича Федора убрать с пути, чтобы Алексей наследником престола стал. Но это был только первый шаг, вторым собирались вы с Воротынским и от младшего сына государя избавиться.

– Неожиданный поворот, – удивление мое было безгранично, поскольку данную версию я слышал впервые, – а на хрена? То бишь зачем?

– А кто станет наследником в случае смерти обоих царевичей? – поинтересовался у меня главный сыскарь с елейной улыбочкой.

– Кто? – в ответ поинтересовался я.

– Ты, Бодров, определись уже с тем, что ты потерял – память, мозги или просто прикидываешься дурачком, – Глазков смотрел на меня испытующе.

– Что не так-то? – нахмурился я, пытаясь быстренько сообразить, не прокололся ли я на чем-то.

– Пока у царевичей не родятся дети мужского пола, ты – третий в очереди наследников престола, Бодров, – огорошил меня начальник Сыскного приказа. – Твоя семья является боковой ветвью царского дома. И это является большой проблемой, поскольку враги государства нашего постоянно пытаются подбить вас на измену, прельщая поддержкой в борьбе за престол. И не безуспешно.

– О как! – еще одно откровение. Нет, я знал, что являюсь каким-то там родственником Соболевым, но чтобы прямо так – первый после них – это стало еще одной неожиданностью. И это кое-что объясняло. – То есть нет Бодровых – нет и проблемы? – теперь уже я с интересом всматривался в лицо Глазкова.

– Да уж как-то так, – усмехнулся тот. – Сначала родители твои снюхались с фрадштадтцами, потом ты. Покоя нет от вас. Можно подумать, мне заняться больше нечем!

– Знаете что, Никита Андреевич, вы бы почаще пьяные разговоры молодых богатых бездельников подслушивали, еще бы не то узнали!

– Ты, Миша, жизни меня не учи, – снова отмахнулся Глазков, – что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, уж я-то знаю.