Ухо мое приклеилось к двери, за которой раздавался надрывный голос Галины Ивановны. Собственно говоря, она излагала случившееся в деталях и красках. Ничего нового я не услышала, кроме весомого слова «страховка».

Екатерина Петровна качала головой и охала, садовник, вытирая лопату сухой травой, кидал на нее взгляды, которые я бы назвала раздраженными. Сидя на лавочке, мы ждали, когда Галина Ивановна договорит со своим братом и скажет нам, что теперь делать.

– И Виктор Иванович, как назло, уехал, – бубнила Екатерина Петровна.

– Как уехал, так и приедет, – равнодушно ответил садовник.

– Что-то долго она там болтает, – я встала с лавки и заходила вдоль кустиков не то пионов, не то еще какой-то ботаники.

– Мозгов у нее нет, раз сюда дребедень эту притащила, – высказался Юрий Семенович, продолжая протирать лопату.

– Не смей так говорить, – взвизгнула Екатерина Петровна, – если бы не Галина Ивановна, где бы ты был!

– Подальше от тебя, злобная курица.

Екатерина Петровна не успела вывалить целое ведро оскорблений на садовника, так как из дома вышла Галина Ивановна. Мы соответственно уставились на нее.

– Витя приедет сразу, как только сможет, и не один, а со знакомым частным детективом или следователем, не помню уже, с кем именно. Пока же надо ехать на станцию и кому-то там сообщить о пропаже... Я не очень поняла, кому, в голове каша... Где Женя?

Мы дружно пожали плечами.

– Боже мой, – всхлипнула Галина Ивановна, – здесь же даже нет милиции или хотя бы частного детектива, а если следы затопчут и преступника не найдут?

– Уверяю вас, переживать не о чем, мы их уже затоптали, – поддержала я расстроенную женщину.

– Женя! – в отчаянии закричала Галина Ивановна.

Этот субъект выплыл из-за угла с печатью злости на лице.

– Я здесь, не надо так орать.

– Надо ехать на станцию, Виктор приедет сразу, как освободится.

– Никуда не поеду, я планировал выпить. Я расстроен, неужели ты не видишь этого?

– Я должна заявить о пропаже, должно быть все официально, иначе... – она помолчала, – я сказала, собирайся, мы едем, и точка.

Укатили они довольно быстро, я решила воспользоваться ситуацией и срочно встретиться с Осиковым. И еще – мне надоело искать свои собственные бриллианты в кромешной темноте по ночам, я сейчас просто пойду туда и все осмотрю, а то, боюсь, и наше богатство уведут прямо из-под носа.

Как только Екатерина Петровна отправилась заниматься своими делами, я юркнула в охотничий домик.

Решив еще раз осмотреть печку, я взяла валявшуюся на полу ложку и стала простукивать все, что только можно было простучать. Ерунда какая-то, самой стало смешно. Я трогала эту печку, нюхала, пыталась сдвинуть, гладила и осыпала комплиментами, подлизывалась, как только могла, но бриллианты из нее так и не выпрыгнули.

Шкафчик. На полке банка от кофе с окурками, старая пожелтевшая коробка спичек, журнал и промасленные пакетики со специями. Понюхала. Еще пахнут. Я попыталась отодвинуть шкафчик, он легко поддался. За ним ничего не было.

Соберись, соберись, это должно быть такое место, куда влезет коробка, и предполагается, что в коробке всего лишь диссертация, а не куча бриллиантов.

Подойдя к столу, я выдвинула ящик – пыльная газета и солонка с отбитым краем. Ничего.

Две кровати. С каждой я сняла и одеяло, и матрас. Дверь скрипнула, и я услышала знакомый противный голос:

– И что ты тут делаешь?

– Екатерина Петровна, я тут постель перестилаю, разве не видно?

Вот ведь грымза, следит за каждым моим шагом.

– А кто тебя просил, хотела бы я знать? Зачем ты это делаешь?

Главное в такие моменты – не задумываться, а просто говорить первое, что пронесется в голове.

– Я теперь буду здесь жить.

Что я сейчас сказала? Жить здесь... да, точно, я теперь буду здесь жить!

– С какой это стати?

– Я в доме боюсь, вдруг у меня тоже что-нибудь украдут, а потом, я медитирую время от времени, мне необходимо уединение – так лучше результат, и спокойнее. А вы медитировать не пробовали? Очень рекомендую, особенно хорошо помогает при вздутии живота, да и лишаи хорошо сходят.

Екатерина Петровна, наверное, и раньше подозревала о моем безумии, а теперь-то, не сомневаюсь, уверилась в этом наверняка.

– Ты не будешь тут жить!

– Буду!

Ей-то какая разница? Похоже, с некоторых пор у злостной Дюймовочки только один в жизни девиз – главное, сделать все назло мне.

– Тебе никто не разрешит!

– Виктор Иванович разрешит!

– Вот дозволят, тогда и будешь чужие вещи трогать, а пока пошла отсюда вон!

Я на нее даже не рассердилась. От идеи упросить Воронцова разрешить мне здесь жить по телу побежали мурашки, извещающие о скорой победе. Не буду сейчас заострять Петровну на этом вопросе, лучше потом по-тихому договорюсь с Воронцовым. Если все получится, то домик станет практически моим, и не надо будет вести поиски, все время оглядываясь назад. Я улыбнулась. Я улыбнулась еще раз. Ну и еще раз, дабы сделать приятное Екатерине Петровне.

– Что ж, пойду навещу маменьку, соскучилась она, наверное, без дочерней ласки.

Я направилась к двери.

– Тебя никто не отпускал, в доме случилось невесть что, а ты по своим делам собралась? – вдруг лицо Екатерины Петровны изменилось. – Это ты, негодная, колье своровала, и сейчас его из дома вынести хочешь?!

Нет, ну логика у нее присутствует, то есть ситуацию разложила грамотно.

– Значит, так, хотите вы этого или не хотите, а я отправляюсь к маме, вернусь и помогу вам по хозяйству, как и следует поступать добропорядочной горничной.

Я соскочила со ступенек и направилась к забору.

– Держи ее! – закричала Екатерина Петровна садовнику.

– Ты куда топаешь? – спросил Юрий Семенович, отрываясь от ведер с песком.

– Маму навестить, – ответила я.

– Ну, иди.

Он победно посмотрел на Екатерину Петровну.

К реке я подходила в каком-то непонятном состоянии: мне казалось, будто и Сольку, и Альжбетку, и маму я видела очень давно – много месяцев тому назад, и что сейчас случится очень волнительная встреча. Мы обнимемся и всплакнем...

– Ну, наконец-то, голубушка, ты о нас вспомнила, – фыркнула мама, увидев меня.

Я облегченно вздохнула – ничего в этом мире не изменилось.

– Девчонки где? – поинтересовалась я, заглядывая в холодильник. Продуктов было достаточно, можно не волноваться – с голода родные и близкие не умрут.