Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около кустов сирени за забором что-то мелькало...
Странно, конечно, но мелькала там Солька... Она подпрыгивала вверх, пытаясь дать мне знать о своем присутствии.
– Ты что здесь делаешь? – зашептала я в щель забора.
– Нас ограбили!
Я сразу подумала о деньгах: все-таки я привезла сюда приличную сумму (мало ли как могло тут все закрутиться).
– Что украли?
– Газету.
Дать бы ей по башке чем-нибудь!
– Иди к двери, сейчас открою.
Впустив Сольку, я сразу дала ей подзатыльник.
– Ты чего? – надулась она тут же.
– Нечего панику разводить.
– Я тебе сейчас все объясню.
– Пошли в дом.
На столе в гостиной лежал пакет с завтраком для Воронцова. Бесцеремонно покопавшись в нем, я прихватила сверток с бутербродами, бросила цветы на диван, а Сольку подтолкнула к своей комнате.
– А ничего, что я зашла?
– У тебя есть пять минут, если тетя Галя тебя увидит, нам конец.
– Хи-хи, ты что, так и зовешь ее тетей Галей?
– А как мне ее еще звать, выпендривается, как жираф, не доеденный крокодилами... Давай рассказывай, – потребовала я.
– Я же говорю, нас ограбили, мы пришли вчера поздно, я газету у ребят забрала, ну, где эта твоя Галя вся расфуфыренная на аукционе...
– Тебе-то зачем эта газета?
– Я всем буду показывать и говорить, что я с ней знакома.
– Это я с ней знакома, – не смогла я сдержать ехидства.
– Тогда я буду всем говорить, что моя подруга с ней знакома.
Против Сольки в такие минуты не попрешь.
– Давай дальше.
– Газету я положила на холодильник в коридорчике, и мы завалились спать. Утром просыпаюсь от шума, тихий такой шумок, как шуршит кто-то, я думала, Вероничка к Славке крадется...
– Конечно, о чем еще можно подумать в такой момент.
– Решила я ее застукать, тихонечко вылезла из кровати и приоткрыла дверь, заглядываю в коридорчик, а там мужик, представляешь?
– Честно говоря, нет, а какие они, эти мужики, вообще?
– Ты не понимаешь, это не Вероничка.
– Как раз это до меня дошло.
– Мужик этот какой-то...
– Неопрятный, – подсказала я.
– Да!
Я чувствовала, что мы с этим типом еще встретимся.
– Он схватил с холодильника план и газету – и бегом на улицу... Украл мою газету, а я ведь даже не запомнила, от какого она числа, даже в библиотеке стащить не смогу...
– А ты что, ради этой газеты поперлась бы в библиотеку?
– А как я всем покажу эту Гальку, с которой знакома?
– Это не ты с ней знакома, – опять съехидничала я.
– Ну и что, мне нужна эта газета, и все!
– А что за план? – закидывая ногу на ногу, спросила я, понимая, что Солька не о том сейчас думает.
– Да план Осикова, который ему твой умерший начальник оставил.
Я молча уставилась на Сольку.
– Ты что... ты думаешь, он за планом приходил?
– Нет, за твоей газетенкой.
– Подожди... Да он просто так к нам залез, своровать что-нибудь, знаешь, сколько тут бездомных ходит...
Когда речь заходит о бездомных и вообще обездоленных людях, у Сольки повышается аппетит. Она развернула бутерброды Воронцова и стала их есть.
– Кому тут нужен этот план, валялся, никто на него и внимания не обращал, – рассуждала Солька, жуя, – газета ему моя нужна была, точно тебе говорю.
– Мне кажется, Осиков нам что-то не договаривает, и кажется мне это уже давно, – задумчиво сказала я.
– Да мы тут для всех чужие. Мы же просто приезжие, никому и в голову не придет, что у нас есть цель...
– Говори тише, – потребовала я.
Почему я нервничаю? Почему, глядя на Сольку, я так сильно нервничаю? Что не так? Что же не так?.. Я не могла привести мысли в порядок, что-то непонятное зародилось в душе и никак не хотело приобрести четкие очертания...
– Расскажи еще об этом парне, какой он?
– Постарше тебя, куртка такая драненькая, темно-синяя, волосы грязные и липкие какие-то...
Это он, тот парень из поезда!
– Ты иди уже, а то сейчас весь дом проснется, нам проблемы не нужны, – сказала я, вставая с кровати.
Я проводила Сольку до ворот.
– Ты-то тут как поживаешь? – спросила она.
– Нормально, – я улыбнулась, – вчера целовались.
– Правда? – радостно воскликнула Солька. – А дальше-то что было?
– Дальше тетя Галя притопала, и пришлось драпать, – я засмеялась, вспоминая вчерашнюю ночь, – давай иди уже.
Солька затопала в сторону турбазы, а я стояла и смотрела ей вслед. Что не так? Что?
В какой именно момент во мне поселилось беспокойство? Вот мы сидим, Солька рассказывает про газету... она разворачивает бумагу и ест бутерброды... она ест бутерброды! Она их просто ест! Солька, которая не умеет есть по-человечески, не умеет есть, не выпотрошив и не перемешав все на свете, просто достает бутерброд и кусает его!
Я бросилась в дом, влетела на кухню. Екатерина Петровна подскочила от того грохота, который я устроила.
– Воронцов уехал? – задыхаясь, спросила я.
– Нет вроде, машины не слышно было, а что случилось?
Екатерина Петровна так изумилась моему выражению лица, что даже не нахамила. Я не стала отвечать и, выскочив из кухни, побежала вверх по лестнице. Распахнула дверь и увидела Воронцова: он надевал пиджак.
– Что случилось? – спросил он.
– Вы не могли бы мне кое-что привезти из Москвы?
– Конечно, говори, что нужно.
– Мне нужен тест.
– Какой?
– На беременность.
Воронцов наклонил голову набок и спросил:
– Ты смерти моей хочешь? Ты знаешь, сколько мужчин умирает в моем возрасте от инфаркта?
– Вы сейчас не умирайте, – взмолилась я, – вы тест сначала привезите.
– Это тебе? – его глаза стали, как щелки.
– Нет.
– Привезу.
– А не умрете?
– Нет, – он улыбнулся, – обещаю.
К обеду мои мысли сплели такую паутину, что голова опухла и мешала при ходьбе – меня бросало из стороны в сторону. То я размышляла о Сольке и Славке, то об этом Неопрятном Недоразумении, укравшем план, то о Воронцове, то еще о ком-то, а потом вообще обо всем и обо всех сразу.