боимся сказать. Чем тебе твоя подруга мозги запудрила? Она же какая-то сатанистка! Это опасные люди! Они на кладбищах устраивают разные ритуалы и жертвоприношения. Ещё не хватало, чтоб с тобой что-то случилось!

– Мама! Это ты самая настоящая сатанистка! – выпалила Валентина. – Мы – готы! Мы действительно бываем на кладбище, но мы там просто собираемся пообщаться, послушать музыку. Беседуем о загробном мире, о жизни после смерти. Мы поддерживаем друг друга, делимся своими проблемами, помогаем друг другу. Нас объединяет то, что мы знаем, что после смерти нам будет легче, чем сейчас. Что всё, что происходит с нами в этой жизни, все тревоги и заботы – это временно. Что там, за чертой, настоящая полная жизнь. Без страданий.

Ксения оторопела. Она почувствовала, что внутри неё назревает настоящая буря. Она не выдержала, чтоб не повысить тон:

– Ты с ума сошла! Какой загробный мир? Какие такие у тебя заботы и тревоги? И какие страдания? Тебе заморочили голову!

– Я так и знала! Ты меня не поймёшь.

– Так объясни матери, от чего ты так страдаешь? Может родители виноваты в твоих страданиях?!

– Да, виноваты! Вы меня достаёте, не даёте мне жить, как хочется. За что ты взъелась на Диану? Она единственная, кто меня понимает!

– Достаём?! Тебе не стыдно? Ты давно уже делаешь, что хочешь. На нас с отцом тебе плевать. Мы для тебя никто. Почему другие дети нормально учатся, одеваются как люди, отдыхают, ходят в кино и театры, ездят на природу, дружат?! И их не тянет курить, пить и проводить время на кладбище? Ответь!

– Да потому, что все разные. Я такая, какая есть. А от вас я слышу только упрёки и ругань. Вы вечно меня сравниваете с другими. Все для вас нормальные, а я – нет! Домой даже идти не хочется, заранее знаю что будет скандал и косые взгляды! И лицо твоё брезгливое видеть достало!

– А ты думала, как мы должны реагировать на такое поведение? Любой родитель поступит так же, как мы. Прав был отец, когда говорил, что надо было сразу, на корню пресечь твои фокусы! Вот вернётся из командировки, я ему расскажу, что ты теперь у нас гот!

– Да ему наплевать на меня, как и тебе! – эти слова Валя прокричала матери в лицо, вскочив с кровати и одновременно прибавив звук в магнитофоне на полную катушку. В уши ворвалась громкая, корявая немецкая речь, сопровождаемая грохотом десятка барабанов, проникающая, казалось, из колонок магнитофона прям в мозг. Ксения сморщилась от этого внезапного пронзительного звука и в эту же секунду от всей души залепила звонкую пощёчину новоиспечённому готу. Неожиданно для самой Ксюши удар оказался настолько сильным, что девочка отлетела на кровать, ударившись головой о её спинку. Она зарыдала, закрыв ладонями покрасневшую щёку. Но мамой Ксенией овладела ярость. Она не испугалась того, что сделала. Затем она схватила Валин магнитофон и со всей силы швырнула на пол. Готическая рок-музыка замолчала.

– Знаешь что?! – сказала она. – Кто-то должен положить этому конец. До приезда отца из дома ты не выйдешь. А потом…

– Ты ещё пожалеешь о том, что сделала со мной! – перебила её дочь, давясь слезами. Я вообще уйду из дома. И буду жить с Дрэйвеном!

– С кем? – Ксения чуть не подавилась. Даже на миг забыла о своей злости.

– Дрэйвен, мой мужчина.

Ксения приблизилась к забившейся в угол кровати Валентине и стала трясти её за плечи, периодически отвешивая удары то по лицу, то по рукам. Куда попало. Она была доведена, чаша терпения переполнилась. Она била её и кричала:

– Это кто ещё такой?! Какой мужчина?!, тебе пятнадцать лет! А ну говори, он тебя трогал? Ты с ним спишь? Ты просто блядь бессовестная! Да я завтра же милицию вызову, и всех вас разгонят к чертям! Утром я тебя отведу к врачу, к гинекологу. Позорище! Тварь ты неблагодарная!

– Не смей мной командовать! А то я вообще покончу собой!

– Ах ты мне угрожаешь? Тогда я тебя ещё и к психиатру отведу, пусть поработают с тобой, выбьют дурь из головы.

Это было последнее, что сказала мама Валентине за этот вечер. Она вышла из комнаты, хлопнув дверью. А хранительница Алина принялась гладить по черноволосой головке плачущую Валю. Свою Валечку. Она крепко обнимала крыльями, руками и целовала девочку в лобик, осунувшиеся щёчки своими невидимыми призрачными губами и шептала ласковые слова. Ничего не ощущала бедная девочка-подросток. Она считала себя безмерно одинокой в этом мире.

Глава четвёртая

– Привет, Диан, – сказала Валя, устраиваясь поудобнее на бетонном бордюре набережной. Было восемь вечера, жара уже спала, и вскоре на своём привычном месте должна была собраться компания готов. Девчонки закурили. Местечко было удобным: набережная в этом месте кончалась, и асфальтированная дорога резко обрывалась, переходя в пыльную, заросшую бурьяном и кустарником площадку, ограниченную с одной стороны забором заброшенного завода, а с другой стороны мелководьем реки, которая делала изгиб и поворачивала влево. Здесь стоял запах тины, и квакали лягушки. Сюда иногда забредали наркоманы-одиночки, так как место было безлюдным, и поэтому в застойной воде плавали использованные шприцы и всякий мусор.

– Где ты была вчера? Дрэйвен о тебе спрашивал.

– Я вчера такое пережила…

– Что? Рассказывай.

– Диан, представляешь, меня мать к гинекологу таскала. В поликлинику.

– На фига?

– Накануне вечером мы поскандалили как обычно. Ну я ей, мол, уйду из дома к своему парню жить. Мать как взбеленилась. Меня избила всю.

– Да ну?! У тебя вроде матушка такая спокойная.

– Ты чё, нет! Я думала, убьёт. Стала допрашивать, кто он такой, сплю я с ним или нет. Хотела вообще в милицию заявить.

– Ну не заявила?

– Не, я не дала. Кстати, у меня потухла. – отвлеклась Валентина, – зажигалку дай.

Диана чиркнула зажигалкой, и Валя с удовольствием затянулась. Она продолжила рассказ. Голос её становился всё взволнованней. И ангел Алина, парящая на высоте метра над своей девочкой, переживала всё вместе с ней. О, как хотелось ей забрать себе хоть часть Валечкиной боли, хоть часть обиды. Но как?!

– Короче, завели меня в кабинет. Мать давай докторше рассказывать что меня мог изнасиловать взрослый мужик, чтоб меня посмотрели. А там ещё медсестра была, противная такая. Смотрела на меня и ухмылялась про себя. И гинеколог была неприятная. Толстая, в очках, неповоротливая. Правда, она оказалась бабой с понятиями. Говорит моей мамаше: "Позвольте мне с девочкой наедине побеседовать". Мать моя растерялась, и тут эта гадина-медсестра влезла: "Антонина Евгеньевна, зачем Вам это надо, она же несовершеннолетняя. В