— Иди, не искушай моих сил, лейтенант. Вперед!

Я сделал шаг за порог и переступил его.

Вероника стояла в проеме двери словно невиданной красоты статуя античной богини.

— Постой, я сейчас… — Она метнулась назад, присела перед стоящим в прихожей продырявленным пулей рюкзаком, развязала одним рывком шнур, вырвала и протянула мне простреленного Рембрандта. — Помни меня!

Я лихорадочно зашарил по карманам. В боковом обнаружил то, что искал — конверт из плотной черной бумаги. В нем начальник штаба вернул лишнюю, забракованную фотографию, одну из нескольких принесенных для вкладыша в личное дело. В последний день перед отлетом на целину, в спешке и суете, я умудрился получить отпечатки в фотоателье и занести майору в кабинет.

Выхватил черный конвертик и подал Вероники, одновременно принимая из ее напряженных пальцев Рембрандта.

— Постой! — Хотелось кричать, но горькие пересохшие губы смогли только прошептать. — Не надо!

На лестнице раздались торопливые шаги. Люди шли на работу. Вероника стояла и не отрываясь смотрела на меня. Слезы высохли в ее глазах. Я закрыл дверь, прикрывая ее от нескромных взглядов. Щелкнул, захлопываясь дверной автоматический жестокий английский замок.

Люди прошли вниз удивленно поглядывая на меня, спустились на пролет ниже, постепенно уменьшаясь в размере, скрываясь в пустоте лестницы. По колено, по грудь, по плечи… Я кинулся к двери. Толкнул ее. Замок не открывался. Надо было что-то делать, решать, находить новые слова. Но ничего разумного не приходило в голову. Достал из кармана начатую пачку сигарет. Почему-то зажигалку Вероники. Сел на ступеньку лестницы ведущей вниз. Закурил. Взглянул на часы. Докурил сигарету. Вмял бычок в шершавую бетонную поверхность. Еще раз пнул ногой дверь. Тишина. Взял под мышку том Рембрандта и пошел вниз…

У домика диспетчерской службы меня встретил командир. Взглянул. Покачал неодобрительно головой, вздохнул. Я сел на скамейку возле входа. Закурил. Голова была пуста. Ни одной самой паршивой мысли не вилось в башке. Только в ушах то нарастал, то спадал гул. Солнце пригревало. Глаза слипались. Веки становились просто неподъемными.

На плечо опустилась ладонь командира.

— Пора. Пошли.

Кое-как доплелся к вертолету. Машина была уже загружена и готова к вылету. Поднялись на борт. Машинально, на автопилоте проделал все положенное при взлете. После запуска двигателей, командир протянув руку указал мне на салон. Кивнул капитану. Тот достал полбутылки водки, шлепком ладони по донцу выбил пробку.

— Пей! Это лекарство, — протянул мне, — до дна.

Выпил водку не ощущая вкуса, не чувствуя крепости. Но стало вдруг проще и теплее. Начало спадать нервное напряжение последних дней. На смену душевной опустошенности навалилась обычная физическая усталость.

Капитан забрал пустую бутылку. Спрятал в сумке, приткнутой в углу.

— Ложись на чехлы, накрывайся куртками, брезентом и спи. — Приказал Командир.

Мой мозг повиновался, автоматически, безропотно.

Машина взлетела и взяла курс на Аркалык. Шли, огибая по дуге запретные зоны, где стояли, затаясь среди красной, насыщенной железом земли, укутанные в металлические, противоударные, противопожарные, герметические коконы мертвые до времени стратегические ракеты и приставленные к ним, живые до того же самого момента, ракетчики. Но нам не было дела до них, как и им до нас.

Лежа на чехлах напрасно пытался заснуть. То есть, я страшно хотел спать, но только удавалось провалиться в омут сна, только смыкалось над головой его тихая болотная ряска, как приходил слюнявый мильтон и утыкал пистолет мне в грудь, кривил рот, орал, брызгая слюной…забирал от меня Веронику. Просыпаясь в полубреду, пытался притянуть жену к себе. Но тут же понимал, что ушла…. нету. Прижимал к себе книгу. Старался вдохнуть ее запах, но натыкался только на смесь водочной вони и своего пота. Бессильно откидывался на спину, ворочался на брезенте, сминал под себя жесткими рубцами, свивал жгутом, поджимал ноги, бессознательно принимая позу зародыша в утробе матери, инстинктивно считая такое положение за самое безопасное, ограждающее от внешнего мерзкого мира. Противно и пусто в душе. Но ничего нельзя уже переиначить…

Словно в бреду понеслись вскачь пустые серые дни, перемежающиеся холодными осенними дождями. Экипаж сидел нахохлившись словно подмокшие вороны в дежурке оперативной группы, докуривал болгарские сигареты, через силу пересказывал старые анекдоты. Дождь оставлял на стеклах жирные, медленно сползающие вниз капли. Дороги заволакивало, затягивало мерзкой сизой грязью. Целинная командировка заканчивалась.

Командир не спрашивал, что и как вышло у меня с Вероникой. Он понял, дело с женитьбой пошло наперекосяк, но не зная подробностей не лез зря в душу. Пить больше не разрешал, да и не лежала у меня тогда душа к выпивке. Сохранялась ешё на донышке души надежда.

— Летим в Целинноград. Сообщил командир заходя в дежурку, — Последний, заключительный рейс. Потом — сдаем технику и первым бортом домой.

— Твой последний шанс, — Понизил голос и наклонился ко мне. — Найди ее, попроси прощения. Она того стоит.

— За что прощение? — ошалел я от неожиданности.

— А ни за что. Разве поймешь женщин? Молодой еще, не знаешь всех тонкостей обращения со слабым полом. Ты мог не заметить, сказать, пусть невольно, нечто для нее обидное, выходит оскорбил ненароком. Вот. А женщины — существа нервные, живут высокими страстями, ранимые очень… Так что, лучше извинись, не вникая в подробности, не пытаясь анализировать. Уверен — получится. Если согласится — дам сразу отпуск по семейным обстоятельствам. Женись. Хватай в охапку. Не давай опомниться, волоки в ЗАГС, потом — домой в гарнизон. Там легче будет — все свои. Поможем.

Видимо командир все время обдумывал как мне помочь. Виду не подавал, но план разработал. Другое дело, что сама предпосылка решения была неверной. Не мог он понять всю грустную подоплеку. Знал только мое изложение событий. Видел — девушка красивая, умная, образованная, много видимо натерпевшаяся, лейтенант от неё без ума, совсем покоя лишился, вот и решил помочь. Добрая душа.

Логике вопреки, командиру удалось вновь зажечь во мне искру надежды. К счастью намертво запомнил адрес подруги, который Вероника назвала водителю. Повторял его будто монах молитву. Только бы подруга оказалась дома.

Под улюлюканье капитана, едва остановился винт, я выскочил на поле и понесся в сторону аэровокзала, за которым распологалась стоянка такси. Возле выхода из здания стояла бабка продавая за какие-то безумные деньги букеты желтых осенних цветов. Не торгуясь купил два букета, заскочил в подошедшее такси и назвал заветный адрес.

Торопясь проскакивал пролеты лестницы. Вот эта дверь. Перекинул букеты в одну руку. Постучал. За дверью раздались осторожные, легкие шаги.

— Кто там?

— Знакомый, был у Вас с Вероникой. Вы вспомните. Откройте пожалуйста.