— Что «еще должно быть», Саймон? Ты рассуждаешь, как ребенок. У тебя жена, работа, дети… Как бы мы ни любили друг друга, от этого нельзя так просто отмахнуться. Они были, они есть, они будут. Как ты не понимаешь?

— Я тебе уже сказал, что я чувствую.

— А я пытаюсь объяснить то, что чувствую я. Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в этой тонкой материи. Опыта, видать, не хватает, но я тебе вот что хочу сказать. Если мы сейчас расстанемся и больше никогда не увидимся, я, наверно, смогу превозмочь свою любовь. Но если мы станем любовниками, я ни за что не смогу поручиться. Мне будет все равно, что кому-то плохо и больно, я тебя уже никуда не отпущу. Называй меня как угодно: хищницей, собственницей, но ты мне нужен весь. Все или ничего.

Они дошли до моста Сен-Мишель. Моника смотрела в сторону, чтобы он не заметил ее слез. Но ему хватило ее слов, чтобы вдруг ощутить, как соленая влага подступает к глазам — как будто из самого сердца. Они стояли, обнявшись на пронизываемом осенним ветром мосту, и плакали. Горько, как умеют плакать только дети.

Бартл проснулся в предрассветной темноте. В горле пересохло, все тело в испарине. Неужели грипп? Только не это, ведь сегодня он пригласил Стефани в «Добрые друзья». Они не виделись уже десять дней. Может, все-таки добраться до Хайбери? Нет, не пойдет. Вдруг она от него заразится?!

Через пару часов он снова проснулся и, если не считать того, что замерз, как собака, никаких признаков болезни у себя не обнаружил. Бартл благодарно осенил себя крестным знамением и встал с постели. В это время года он всегда ложился, предварительно утеплившись. Под пижамой была теплая водолазка, подштанники, носки (один синий, другой черный) и — как он с некоторым недоумением заметил — галстук. Ага, он вчера забыл снять рубашку.

Толком не проснувшись, он поплелся в туалет, по привычке прислушиваясь к знакомому похрапыванию. Подойдя к зеркалу, остановился: небритая развалина. Неужто именно таким его видят прихожане? Впрочем, вид не хуже, чем обычно. Левый глаз покраснел непонятно от чего, а может, так и было… Язык, по обыкновению, обложен. Лимфоузлы — он потрогал себя за ушами — к счастью, не увеличены. Болезнь — противнейшая штука. Бартл почистил зубы, педантично прошелся зубной нитью везде, где смог достать. Снова почистил, прополоскал рот. Дошел до кухни, включил чайник и вернулся в постель, решив полежать, пока вода не закипит. Включил маленький радиоприемник, передавали «Мысль дня». Передачу вел какой-то либеральный министр, он рассказывал про авиакатастрофу. Ни слова о религии. Бартлу нравился только один участник этой передачи — раввин, шутки которого неизменно отличались приятной остротой. Улыбнувшись своим мыслям, он пришел к выводу, что ужин со Стефани непременно состоится. Бартл сотворил кратенькую благодарственную молитву — попросив Господа оградить чад своих от грехов и соблазнов. Дошептав последние слова, он услышал бульканье воды и пошел делать чай для Мадж.

Клацая зубами от холода, они вскрыли банку сардин.

— И это пройдет, Мадж. Мне сегодня нужно съездить в Хайбери.

— Я и без тебя знаю, что и это пройдет, если только я не загнусь от воспаления легких в таком морозильнике. Надо же было так опростоволоситься с батареями. Какой дурак придумал, что от воды тепла больше, чем от огня? Как хорошо было с газовой колонкой!.. Дернул нас черт согласиться все поменять… Мерзни тут теперь…

— Да уж, у нас не жарко…

— Раньше включил посильнее газ, и в ус не дуешь, и никого звать не надо. Тем более, все равно не дозовешься…

— Это вы про инженеров?

— Я и без тебя знаю, как они называются, — вскинулась Мадж. — Так нет же, тебя зачем-то несет в Хайтон. Ко мне должна приехать Тэтти Корэм. Я хотела дома остаться, но ведь ее даже угостить нечем. Так что, скорее всего, мы пойдем в итальянский ресторанчик. Там очень мило и близко… Хорошее утро сегодня.

Она плеснула виски в свою чашку с кофе. Бартл не стал отказываться, когда она предложила ему сделать то же самое.

— А кто такая Тэтти Корэм?

В прежние времена Мадж славилась своим гостеприимством и потрясающим даром рассказчика. К ней и сейчас нередко заглядывали бывшие коллеги — то ли в память о прошлых встречах, то ли из-за неосознанного чувства вины здоровых перед увечными. Каждому она находила прозвище, удивительное по своей меткости. Но сейчас у нее в голове все настолько перепуталось, что понять, о ком идет речь, было невозможно. Почтальон, которого поначалу окрестили Благородным мавром, в один прекрасный день превратился в Почтенного-как-бишь-его…

— Мы с ней поужинаем, разопьем бутылочку «Вальполичеллы».[43]

За разговорами незаметно пролетело утро. Порядком замерзнув в нетопленом доме и так и не дождавшись появления таинственной Тэтти Корэм, они отправились за покупками — есть в доме действительно было нечего. Лазанья, выглядевшая на картинке очень аппетитно (и главное, абсолютно безопасно для вставной челюсти Мадж), рыбный пирог и яблочный торт перекочевали в корзинку Бартла. Поскольку вечером их ожидал более обильный ужин, чем обычно, они решили зайти перекусить в ближайшем пабе, взяв пару пакетиков чипсов и, само собой, виски. Со стороны их можно было принять за семейную пару. Миссис Круден, сохранившая следы былой красоты, в темно-зеленом пальто, отороченном черным бархатом, и маленькой меховой шапочке смотрелась куда авантажней, нежели Бартл, чьи ботинки, потертая куртка и усыпанный перхотью свитер производили удручающее впечатление. В углу зала надрывался музыкальный автомат. Наши герои остановили свой выбор на креветках в корзиночке, политых чесночным соусом.

— Пальчики оближешь… Знаешь, Тэтти Корэм подавала большие надежды.

— Да-да, конечно, — поспешил согласиться Бартл.

Вернувшись домой, они решили вздремнуть. Все-таки не каждый день начинался с виски.

Проснувшись, Бартл понял, что дело плохо. Его трясло как в лихорадке, тело было липким от пота. Пришлось идти в душ (тоже целая эпопея). Наскоро сполоснувшись, он обследовал шкаф в надежде найти чистую рубашку. Таковой не оказалось, зато в спальне нашлось нечто подходящее, в полосочку, при ближайшем рассмотрении оказавшееся относительно свежим.

— Похоже, я заболеваю, — сообщила Мадж за чаем. — Этот чертов Патни с его вечной сыростью и бронхитом сведет меня в могилу. Постель всегда волглая. Однажды я летела куда-то, не помню куда, и мне попался милейший попутчик, священник. Мне очень понравилась одна его фраза. Он сказал, что нормальные люди по утрам не летают. В самую точку попал. Раньше все сидели по углам и никто никуда не рыпался. Вот в России, там все правильно сделали. Многие осуждали Эрика за его левые взгляды, но он считал, что Сталин поступил мудро, запретив свободное передвижение. Вон Колумб допутешествовался. Весь мир теперь лечится.

Бартл вдруг спохватился, что забыл позвонить насчет батарей.