– Вздор! – Теперь тон Серентии граничил со злостью, и не на кого иного, как на него. – А может ты, Мендельн, нам просто малость завидуешь?

То же самое выражение Мендельн видел на ее лице за миг до того, как эдиремы набросились на солдат, и поспешил отвлечь Серентию, сменив предмет разговора:

– Сама понимаешь, Ахилий не пожелал бы тебя убивать. Значит, эта стрела…

Тут он поднес оперенное древко к самым ее глазам. Злость на него бесследно исчезла, уступив место скорби о лучнике, так давно не дававшем о себе знать.

– Стрела, – продолжал Мендельн, – была приготовлена для тебя не им. Не им, а еще одним ангелом, в этом я уверен твердо.

– Однако Ахилий в цель не попал! – гордо воскликнула темноволосая девушка. – Вопреки воле ангела, не попал ни в меня, ни в тебя!

– Вот именно, Серентия, вот именно… и что об этом, по-твоему, подумает ангел? – спросил Мендельн, стараясь не думать, каково-то сейчас охотнику. – Чего он, по-твоему, потребует от Ахилия за этот промах?

Серентия побледнела, как полотно.

* * *

С одной стороны, после выстрела Ахилий испытал немалое облегчение, с другой же был не на шутку встревожен. Вполне возможно, только нежданный поступок Мендельна и спас его от попадания, хотя лучник вложил в стремление к промаху всю силу воли до последней крупицы. Узнав о том, что Ульдиссиан остался жив, Ахилий рассудил, что иной причины, кроме его непреклонности, тому быть не могло. На собственную твердость воли он и надеялся, получив приказание стрелять в Серентию.

По счастью, Мендельн избавил его от необходимости проверять, прав он, или же ошибается.

Спустив тетиву, Ахилий снова бросился бежать еще до того, как стрела приблизилась к цели. Умчался он далеко, в самую чащу джунглей, хотя на сей раз ему пришлось изрядно попетлять. Приближаясь к столице, эдиремы шли по все более густонаселенным землям, что означало множество городков да деревушек в самых неожиданных местах, а между тем ни ему самому, ни его мучителю не хотелось, чтобы его заметили.

Стоило вспомнить об ангеле, Ахилий почувствовал, как ноги сами собой замедляют шаг. Едва не споткнувшись, он замер на месте среди густых зарослей. Света сюда проникало так мало, будто день давным-давно перешел в ночь.

Тело ему больше не повиновалось. Что, если он снова, как в прошлом уже случалось, лишится чувств? Для мертвого бесчувствие – штука довольно страшная: как бы, очнувшись, не обнаружить себя в могиле или на погребальном костре…

Однако прошло куда больше минуты, а Ахилий все стоял да стоял столбом, и, наконец, терпение его подошло к концу. Разумеется, лучник прекрасно понимал, сколь неразумно восставать против такого создания, но… плевать он на это хотел. Его уже принудили к попытке убийства двух самых дорогих для него людей на всем свете – что еще более чудовищного ангел может над ним учинить?

Чудовищного… ангел… Иронию этакой взаимосвязи Ахилий понимал превосходно.

И тут сбоку вспыхнул знакомый свет, но, как он был ни ярок, разглядеть его здесь, среди зарослей, кроме Ахилия не сумела бы ни одна живая душа.

– Все… в порядке! Я снова… сделал твое грязное дело… но кто-то тебя перехитрил! Я, убегая, все видел, и знаю: ты… ты, будь ты проклят, тоже!

– БРАТ УЛЬДИССИАНА НЕ СПАС ЕЕ.

– Что? – Услышанное ввергло неупокоенного охотника в ужас. – Врешь! Я видел, стрела… стрела прошла мимо! Она жива! Она наверняка…

Посреди голубого сияния возник силуэт небесного воина. Казалось, в ослепительных токах энергии, струящихся из-под капюшона, оттуда, где положено быть глазам, чувствуется нечто сродни жалости – жалости к Ахилию.

– ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ ПРЕВРАТНО. ДЕВИЦА ЖИВА, НО СПАС ЕЕ ВОВСЕ НЕ ОН. СДЕЛАЛ ЭТО, КАК И ПРЕЖДЕ, ТЫ, ЛУЧНИК.

О лучшем ответе светловолосый охотник не мог и мечтать. Заулыбавшись от уха до уха (подобное зрелище перепугало бы любого из смертных), Ахилий вызывающе, дерзко погрозил крылатому воину кулаком.

– Так это я? Выходит, я тебя одолел! Убить их… убить их обоих… таков был твой приказ… но я… я… сделал по-своему!

Говоря все это, он ожидал – нет, даже надеялся, – что ангел в гневе уничтожит ослушника на месте. Уж тогда-то ему Ахилия к новой попытке не принудить ни за что.

Но нет, никакое неземное пламя в пепел его не сожгло. Напротив, небесный свет, окружавший крылатое существо, померк, приугас, а ангел задумчиво склонил набок голову.

– ВЕРНО, ТЫ ВОСПРОТИВИЛСЯ И ПРЕУСПЕЛ… И, МОЖЕТ СТАТЬСЯ, ЭТО МЕНЯЕТ ВСЕ.

Дворец состоял из четырех круглых зданий, окружавших пятое, в несколько раз превосходившее их величиной. Купол каждого венчали небольшие декоративные шпили. К парадному входу вела целая череда широких каменных лестниц. От бронзовых дверей тянулись в стороны вереницы из полудюжины резных колонн. Каждая колонна изображала какого-либо зверя, почитаемого древними зодчими-кеджани, включая сюда и огромных кошек, обитающих в джунглях, и исполинских животных с длинным да хватким носом, на коих жители нижних земель возили тяжелые грузы.

Внутрь Ульдиссиана ввел сам принц, преклонявшийся перед собственной персоной куда меньше, чем его сопровождающие. Казалось, он, явно владеющий сердцами множества горожан, напрочь – вот диво дивное! – лишен честолюбивого чванства.

Очевидно, сие обстоятельство удивляло отнюдь не только Ульдиссиана.

– На самом деле, особым влиянием я в Кеджане не пользуюсь, – жизнерадостно сообщил гостю Эхмад, шагая рядом с ним вдоль коридора, расписанного великолепными сценами из жизни людей и обитателей джунглей. – Настоящая власть здесь принадлежит кланам магов да главам гильдий, вроде купеческой. Будь на то их воля, любой из них мог бы явиться сюда и лишить меня головы!

На взгляд Ульдиссиана, подобная затея вряд ли прошла бы так просто. После этого соперников Эхмада наверняка ожидал бы мятеж, какого не подавить даже магам. Вдобавок, судя по мастеру Фахину, в кланах и гильдиях тоже хватало особ, искренне симпатизировавших юному аристократу.

Навстречу принцу Эхмаду выбежала босоногая темноволосая девушка в блузе с глубоким вырезом и пышных газовых шароварах. В изящных ручках она держала небольшой расписной поднос с серебряным кубком.

Улыбнувшись девушке так, что та захихикала, Эхмад принял кубок, но вместо того, чтобы сделать глоток, передал угощение Ульдиссиану.

– Похоже, тебе, друг мой, это сейчас полезнее!

Не в силах возражать, Ульдиссиан с благодарностью взял кубок из его рук. Внутри оказалось одно из тех сладких вин, которые, как он слышал, предпочитали в столице. Измученный жаждой, сын Диомеда прикончил вино в три глотка.

Забрав у Ульдиссиана опустевший кубок, принц передал его служанке.

– Кайлей, подай нам чаю и фруктов. Стол накрой на Террасе Короля Чадак.