В этот миг Ульдиссиану почудилось, будто на плечи его легла тяжесть целого мира.

– Я был с ним, когда он… когда он погиб.

Юный аристократ улыбнулся, не разжимая губ.

– Вот как… Похоже, сегодня удача мне благоволит. Волею случая наткнуться на тебя посреди улицы…

– Дело не в случае. Я хотел отыскать тебя.

Принц Эхмад огляделся вокруг.

– В самом деле? Пожалуй, разговор лучше продолжить у меня во дворце. Сехкар, вези нас туда.

– С радостью и во весь опор, – проворчал колесничий.

Повинуясь щелчку кнута, кони тронулись с места, а Сехкар что было сил натянул вожжи, заворачивая их назад.

Собравшиеся раздались в стороны, освобождая путь разворачивающейся колеснице. Принц Эхмад помахал людям, и толпа разразилась восторженными криками. Восторги их показались Ульдиссиану искренними. Выходит, в народе этого юношу действительно любят…

Интересно, что бы они подумали, кабы узнали, кого принц пригласил к себе в колесницу?

Сехкар вновь щелкнул кнутом, пронзительно завопил, кони ускорили бег, и вскоре колесница с ездоками оставила толпу далеко позади.

Однако прежде Ульдиссиан успел мельком заметить среди толпы знакомое лицо – лицо, коего вовсе не ожидал когда-либо увидеть снова.

Мрачное, задумчивое лицо Зоруна Цина…

* * *

– ОН…

– ОН…

Сидя в шелковом кресле среди непроглядного мрака покоев, принадлежавших ему как Пророку, Инарий смотрел наружу, за стены. Смотрел на земли, которые много столетий назад перестал называть родным домом.

– ОН… ЭТОТ ПОДОНОК, ОБОЛЬЩЕННЫЙ ЕЮ…

Сбросивший обличье Пророка, сейчас он более-менее походил на себя самого. Разоблачения Инарий не опасался: сквозь двери сюда не прорваться и целой армии его адептов, а всякий подслушивающий снаружи не услышит ни звука, обладай он хоть слухом летучей мыши.

– УЛЬДИССИАН… ОТРОДЬЕ ГЛУПЦА ПО ИМЕНИ ДИОМЕД… ПОСМЕЛ… ПОСМЕЛ…

Вернувшись к себе после вторжения в сновидения смертного, Инарий сохранял неподвижность, но тут вскочил, в блистательной ярости расправил крылья, воздел руки к небу, охваченный праведным гневом. Нет, этот последний грех – уже чересчур.

– ОН… УЛЬДИССИАН… ПОСМЕЛ ПРИЧИНИТЬ МНЕ БОЛЬ!

Этого не могло, не должно было произойти, однако произошло. Проникнув в сон человека, Инарий без труда направлял мысли смертного в нужную сторону, внушал ему, будто никаких сил у него больше нет. Затеял он это, чтоб дать Ульдиссиану шанс опомниться, взмолиться о прощении, о позволении примкнуть к пастве ангела…

Но вместо того, чтобы внять гласу разума, грешник посмел напасть на него! Мало того: сколько бы Ульдиссиан ни воображал себе, будто удар пропал впустую, на самом деле ток пламени, пронесшийся сквозь Инария, нарушил тончайшую гармонию колебаний звука и света, самого его существа.

Да, всего лишь на миг… однако по меркам рода людского в течение этого краткого мига ангел был мертв.

Конечно он, Инарий – не какой-нибудь смертный, но пережитое ощущение пустоты мироздания, оставшегося без него, потрясло ангела невероятно. Столь близко к подобной участи ему не довелось бывать даже в битвах с ордами Преисподней. О да, боль он испытывал не раз, особенно во время схваток с демонами, однако на сей раз ему пришлось куда хуже – хотя удар нанес всего-навсего человек.

Такой тяжкий грех надлежит покарать. Грешник должен быть сокрушен, деяния его – прокляты всеми на свете, и, наконец, все воспоминания о его даре – позабыты, стерты из памяти прочих смертных. Меньшего наказания за содеянное Ульдиссиан уль-Диомед не заслуживает.

А следом за ним отправятся и его эдиремы. О том, чтоб, усмирив Ульдиссиана, тем или иным образом вернуть остальных в лоно собственного учения, Инарий думал, и не раз, однако их поразила та же самая скверна, та же самая мерзкая порча, что и Линариана, и даже хуже. Проделки Лилит с Камнем Мироздания породили на свет нечто еще более нечестивое, чем их сын.

Вдобавок, после нее Камень Мироздания изменил и Ульдиссиан, причем совершенно немыслимым, невероятным образом. Вспомнив об этом, Инарий заколебался. Привлечь смертного на свою сторону ему, кроме прочего, хотелось и ради того, чтоб Ульдиссиан исправил собственные же изменения в кристаллической структуре чудесного камня. Тут без этого дурня было не обойтись: собственные манипуляции ангела, не только неразрывно связанного с реликвией, но и черпающего в ней свои колоссальные силы, обернулись ничем.

– НЕТ… ОН ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ… КАМЕНЬ НАВЕРНЯКА МОЖНО ИСЦЕЛИТЬ КАК-ТО ИНАЧЕ… ДАЖЕ ЕСЛИ ПРИДЕТСЯ НАЧИНАТЬ ИМЕННО С ЭТОГО И НИ С ЧЕГО ДРУГОГО…

В голове Инария замелькали тысячи способов должным образом покарать преступного человека, но в каждом из них имелся кое-какой изъян. Все они подразумевали столкновение с Ульдиссианом лицом к лицу, а для этого ангел не видел причин. Этот Ульдиссиан настолько ниже него, что… червь земляной – и тот был бы достойнее! Нет, унижаться до новой столь близкой встречи Инарию незачем. Ни к чему. И та нежданная боль здесь совсем ни при чем: дело только в достоинстве ангела.

Однако ж… если эта задача недостойна его самого, то…

Устремив взгляд на запертые двери, Инарий взмахнул рукой.

Створки дверей распахнулись настежь.

– ГАМУЭЛЬ, ДРАГОЦЕННЫЙ СЛУГА МОЙ, МНЕ УГОДНО С ТОБОЙ ГОВОРИТЬ…

Занятый чтением, могучего сложения жрец выронил свиток и в спешке покинул личные покои. По завершении разговора с Орис он принялся усерднее прежнего следить за событиями, касающимися столицы: казалось, именно этого Пророк от него и ждет.

К еще большему собственному изумлению он обнаружил резные створки дверей в покои Пророка распахнутыми. Увидев его, караульные, заметно воодушевленные «пробуждением» господина, бодро отсалютовали.

С другой стороны в коридор стремглав выбежала Орис.

– Гамуэль! Стражи мне только что сообщили. Когда же…

– Я не могу сейчас говорить. Пророк призывает меня!

– Призывает тебя? – в замешательстве переспросила Орис. – А как же я? Меня он не известил ни о чем!

– Одно могу сказать: он призвал меня для разговора, причем безотлагательно, – со всем возможным терпением отвечал Гамуэль. – Право же, Орис, я должен спешить!

Против этого жрица не возразила ни словом, но и шага ничуть не замедлила. Очевидно, она вознамерилась присоединиться к аудиенции, и Гамуэль не стал ей препятствовать. Если Пророку ее присутствие не угодно, он сам велит ей удалиться.

Гамуэль подошел к порогу. Тут Орис, следовавшая за ним по пятам, остановилась, будто наткнувшись на незримую стену, снова шагнула вперед, но вместо этого отодвинулась прочь, назад.

С сочувствием взглянув на нее, жрец двинулся дальше. Пророк явил свою волю: аудиенции удостоен лишь Гамуэль.