Или он пытался не смотреть на меня? Неприятное чувство шевельнулось в груди, и я постаралась стереть нечаянно всплывший образ. Бесполезно. Мой разум был точно компьютер, лишенный кнопки «Удалить».

Я вспомнила советы Райана и Пита. Оба, не сговариваясь, твердили одно и то же.

Позвонила в справочную, затем – еще один звонок.

Руби сняла трубку после второго гудка.

Я назвала себя и спросила, свободен ли еще номер «Магнолия».

– Там пока никто не живет, хотя я уже обещала этот номер одному из нижних жильцов.

– Я хотела бы снова поселиться там.

– Мне сказали, что вы уехали насовсем. И даже счет оплатили.

– Я заплачу за неделю вперед.

– Видно, такова Господня воля, раз в «Магнолию» никто не успел заселиться.

– О да! – отозвалась я с воодушевлением, которого на самом деле не испытывала. – Такова Божья воля.

Шарлотт – живое олицетворение синдрома множественной личности, Сивилла городов. Это Новый Юг, гордящийся своими небоскребами, аэропортом, университетом, «Хорнетс» НБА, «Пантерс» НФЛ и гонками «НАСКАР», головными офисами банков «Бэнк оф Америка» и «Ферст юнион»; это второй по величине финансовый центр страны. Здесь расположен Университет Северной Каролины. Шарлотт претендует на звание города мирового уровня.

И вместе с тем он до сих пор ностальгирует по Старому Югу. Цветущие, изобильные юго-восточные кварталы Шарлотта – это вальяжные дома и чистенькие бунгало, вокруг которых множество азалий, кизила, рододендронов, багряника и магнолий. Улочки извилисты, на крылечках покачиваются качели, а число деревьев на квадратную милю больше, чем в любом другом городе Земли. Весной Шарлотт превращается в калейдоскоп розовых, белых, лиловых и алых оттенков. Осенью город пылает золотом и багрянцем. Упадок аристократического образа жизни давно уже стал постоянной темой для разговоров, но те же люди, что оплакивают его гибель, не спускают глаз с рынка недвижимости.

Я живу в Шэрон-Холле, усадьбе постройки начала двадцатого века, расположенной в элегантном старинном районе Майерс-Парк. Некогда изысканный, Шэрон-Холл в пятидесятые изрядно обветшал и был подарен местному колледжу. В середине восьмидесятых собственность площадью в два с половиной акра приобрели застройщики; ее переоборудовали в современный многоквартирный комплекс.

Большинство обитателей Шэрон-Холла разместилось в самом особняке либо в одном из недавно пристроенных к нему крыльев; мое жилище – крохотный домик на западной границе владения. В архивах отмечено, что эта постройка была возведена как дополнение к каретному сараю, однако ее первоначальное предназначение нигде не указано. За неимением лучшего термина ее называют просто Флигель.

Моя двухэтажная квартирка хоть и тесная, но солнечная, а маленький патио идеально подходит для герани, одного из немногих растений, которые в состоянии выдержать мои садоводческие потуги. Флигель служит мне приютом с тех самых пор, как подошла к концу моя семейная жизнь, и идеально соответствует моим потребностям.

Небо блистало неукротимой синевой, когда я въехала в ворота комплекса и направила машину вглубь территории. Петунии и бархатцы пахли осенью, и их аромат смешивался с запахом засыхающих листьев. Солнечный свет омывал кирпичные бока строений, пешеходные дорожки и стену, ограждавшую комплекс.

Объезжая Флигель, я с удивлением увидела, что возле моего патио стоит «порше» Пита, и в окне над пассажирским сиденьем торчит голова Бойда. Заметив меня, пес навострил уши, втянул язык, но тут же вывалил его наружу.

В заднее окно машины я разглядела переноску с Верди. Мой кот, судя по его виду, не был доволен условиями транспортировки.

Когда я затормозила бок о бок с «порше», из-за угла Флигеля появился Пит.

– Господи, как я рад, что застал тебя! – Голос у него был взволнованный.

– Что случилось?

– На трикотажной фабрике одного моего клиента произошел пожар. Дело, вне всякого сомнения, дойдет до суда, и мне вместе с группой экспертов нужно прибыть туда как можно скорее – прежде, чем так называемые пожарные инспекторы все испортят.

– Куда ты должен ехать?

– В Индианаполис. Я надеялся, что ты сможешь взять к себе Бойда буквально на пару дней.

Собачий язык исчез в пасти – и снова явился миру.

– Я уезжаю в Брайсон-Сити.

– Бойд обожает горы. Он будет тебе отличной компанией.

– Погляди на него.

Пес уже положил морду на нижний край окна, слюна из его пасти капала на дверцу машины.

– Он будет охранять тебя.

– Сомневаюсь.

– Нет, правда. Харви терпеть не мог незваных гостей, потому научил Бойда издалека вынюхивать посторонних.

– Особенно тех, кто носит мундиры.

– Хороших, плохих, уродливых, даже красавцев – не важно. Бойд не различает.

– Разве нельзя на время сдать его в приют?

– Мест нет. – Пит мельком глянул на часы, затем окинул меня самым обаятельным и невинным взглядом из своего арсенала. – А мой самолет вылетает через час.

Пит никогда не отказывал, когда мне нужно было пристроить Верди.

– Поезжай. Придумаю что-нибудь.

– Уверена?

– Подыщу ему место в каком-нибудь приюте.

– Спасительница! – Пит пылко сжал мои руки.

В Шарлотте и окрестностях двадцать три собачьих приюта. Через час я выяснила, что четырнадцать забиты до отказа, в пяти не отвечают на звонки, в двух не могут взять собаку тяжелее пятидесяти фунтов, а еще в двух не принимают собак на время без встречи лично.

– И что теперь?

Бойд поднялся, склонил голову к плечу – и как ни в чем не бывало продолжил вылизывать кухонный пол.

Отчаявшись, я сделала еще один звонок.

Руби оказалась менее привередлива. За три доллара в день «Дом на холме» готов был приютить пса, причем без переговоров вживую.

Моя соседка взяла на попечение Верди вместе с запасом кошачьего корма, и я отправилась в путь.

Хэллоуин уходит корнями в языческий праздник Самайн. Канун зимы и начало кельтского Нового года, Самайн считался временем, когда завеса между миром живых и миром мертвых истончается и духи безнаказанно рыщут во владениях смертных. На этот праздник гасили и заново разжигали костры, а люди наряжались по-страшнее, дабы отпугнуть и прогнать враждебных мертвецов.

Хэллоуин вот уже две недели как прошел, но жители Брайсон-Сити до сих пор отмечали его с большим размахом. Всюду, куда ни глянь, красовались вурдалаки, летучие мыши и пауки. В палисадниках перед домами торчали пугала и могильные камни, на деревьях и фонарях у входа были развешаны фигурки скелетов, черных котов, ведьм и привидений. Из каждого окна скалился традиционный фонарь-тыква. Пара автомобилей обзавелась весьма правдоподобными копиями человеческих ног, торчавших под корпусом. Подумалось: трудно найти более подходящее время для того, чтобы втихомолку избавиться от трупа.