– Прогуливаемся, – согласился Бабай. – Недавно приехали – воздухом дышим, красоты осматриваем.

Инспектор выразительно покосился на серое облупившееся здание, красивое, как бетонный блок.

– А чего здесь, у морга? На набережную бы шли, все там гуляют.

– Морг? – как можно искреннее удивился Бабай. – А я думал – музей.

– Не, морг, точно.

– Надо же! Не знал… С виду – совсем как музей.

Инспектор что-то сообразил наконец. Прищурился с видом хитреца, отчего пухлое лицо стало еще глупее:

– В какой же музей вы собрались среди ночи? Двенадцатый час уже.

– В ночной, – парировал Бабай. – У нас в Москве есть. Ночь музеев, слышали?

Кто-то из пацанов, не выдержав, хрюкнул. Участковый нахмурился и значительно кашлянул.

– Извините, у вас закурить не будет? – влез в разговор один из солдат.

Служивые! Бабай великодушно кинул ему початую пачку. Тот ловко поймал сигареты, но чуть не уронил автомат. Вояка.

– Пачку себе оставь. Сам служил, знаю.

– Спасибо, товарищ!

– Товарищи теперь снова в Парижах, – усмехнулся Бабай. – У нас господа вернулись. Не слышали еще?

Солдатики, впрочем, на подколку не отреагировали. Мгновенно нависли над пачкой, как стервятники над добычей, и немедленно задымили. Лейтенант глянул на них и вздохнул. Снова повернулся к Бабаю:

– Машины у вас хорошие. Дорогие, наверное… А документики…

– Имеются, – подтвердил Бабай. – Тоже хорошие. Предъявить?

Инспектор подумал и вяло махнул рукой, показывая, что верит на слово. Неторопливо снял фуражку, почесал затылок, снова надел. Фуражка и раньше сидела не слишком прямо, а теперь совсем скособочилась. Плоская, как блин, и при этом все равно мятая.

Бабай подумал, что сегодня ему везет на идиотские встречи – сначала юродивый в церкви, теперь – участковый, липкий, как пластырь. Кто дальше?

– Мы в городе по бизнесу, инспектор. Дела у нас. Мэр Гаврилюк, кстати, в курсе.

– Ну если сам мэр… Тогда конечно… Вы тут осторожнее, у нас неспокойно последнее время. – Участковый сменил тон на более доверительный. – Днем на подъезде к городу машину приезжих обстреляли – кто, за что, ничего непонятно. А к вечеру на Грибова какая-то драка была, двоих сильно избили, тоже не из местных. Кто его разберет, что там случилось…

Кто его разберет, похоже, отправная версия местного следствия, отметил Бабай.

– Да что вы говорите! – картинно ужаснулся он. – А с виду тихо, спокойно… Тогда побережемся, конечно, поодиночке ходить не будем, обещаю. – Он весело глянул на своих плечистых бойцов. Те ответили напряженными ухмылками людоедов.

«Банда бандой, работай с такими!»

– А вы их, случайно, не знали? Ну, этих двоих, которых избили?

– Да что вы, откуда? – развел руками Бабай.

Рано или поздно менты установят, что парни работали на него, но, судя по участковому, скорее поздно. А время дорого. Сидеть, писать объяснительные и отвечать на вопросы – совсем некстати.

– Спасибо за информацию, инспектор. Теперь будем особенно бдительны. И осторожны, конечно. Бдительность – вообще мое второе имя…

– А осторожность? – вдруг встрял Леха Федоров.

– Мое второе отчество, – не растерялся Бабай.

Шестипальцев слушал их треп сосредоточенно, без тени улыбки.

– Вот-вот. Если что подозрительное заметите, сразу ко мне. Я всегда рядом! – значительно изрек он.

– Не сомневаюсь, инспектор.

– Служба такая, – надулся участковый.

Интересно, здесь все дураки или через одного? – мелькнуло у Бабая. Вот город-городок, ум за разум скок-поскок…

– Опасна и трудна, – подсказал он. – И не видна только по вине руководства.

– Вот-вот… – Инспектор явно не понял и начал вдумываться, помаргивая от напряжения.

Бабай догадывался: участковый смутно подозревает, что их компания имеет какое-то отношение к драке на Грибова и общему неспокойствию в городе. Но подкопаться – ума не хватает. К тому же сам мэр Гаврилюк…

Тяжелый мыслительный процесс завершился очередным вздохом. Инспектор козырнул на прощанье и прошествовал к своей тарахтелке. Солдатики бережно погасили окурки о подошвы, экономно припрятали их и устремились за ним.

А ведь не нравится он мне! – подумал Бабай.

– Не нравится мне этот мент! – сказал он Лехе, когда уазик отъехал.

– Чё?

– Не знаю, чё! – передразнил он зама. – Что-то не то в нем… Неправильный он какой-то…

Федоров с сомнением покачал головой. Что-то боссу стало много мерещиться последнее время. Может, пора подзавязать с коньяком на завтрак, обед, ужин и сон грядущий?

– Обычный вроде.

– Слушай, а что это мент говорил – машину приезжих на дороге обстреляли. Уж не ту ли машину, которая наследника сюда везла? Может, наши побаловались?

Федоров подумал:

– Нет, наши не могли. Морду набить – я им говорил, а стрелять… Нет, не могли! Сам знаешь, я не против инициативы, но такую – наказываю. Зачем лишний шум?

– Тогда – кто? Еще вопрос, получается… Вот город, сплошные вопросы и ни одного ответа… Чего встали, олухи? Садимся, поехали, дела не ждут! – прикрикнул Бабай на парней.

Н. Н. Скворцов «Проблемы реинкарнации». Из главы «Осознание истины»

«Конечно, потребовалось какое-то время, но, должен отметить, я довольно быстро освоился в новой реальности. Жизненный опыт в первую очередь учит человека приспосабливаться к обстоятельствам, а уж опыта у меня оказалось более чем достаточно.

Делать вид, лицемерить – пожалуйста, если хотите! Я опять начал общаться со сверстниками, слушать старших без видимого протеста, отвечать на уроках и рассуждать о выборе профессии. Научился скрывать свою тайну, проще говоря. С усмешкой в глубине души, со снисходительностью старика, принужденного участвовать в ребячьих забавах. Знаю, учителя долгое время относились к моему преображению с настороженностью, зато сверстники быстро приняли его как должное. Я старался казаться обычным, и меня стали считать обычным. Большинство людей внушаемы и непроницательны, если хочешь казаться кем-то, они с готовностью поверят твоей игре. Да, основная масса людей слишком заняты собой, чтобы по-настоящему понимать окружающих, подсказывал мне жизненный опыт. Недальновидный эгоизм обывателя – самая благодатная почва для вождей, пророков, правителей и прочих манипуляторов расхожими истинами.

Гордиться нечем, но скрывать не стану: освоившись с прошлым, я впал в другую крайность. От первой фазы Прозрения – испуга и недоумения – к излишнему самомнению. Образно говоря, я почувствовал себя этаким титулованным гроссмейстером, оказавшимся вдруг на соревнованиях школьной шахматной секции. Я – избранный, у меня Дар, я настолько опытнее и умнее окружающих, что смешно сравнивать. Я могу все, как ястреб среди воробьев!