– Вы этим занимаетесь? – спросила я его.

– Нет, – засмеялся он в ответ, – Ронни, на мне мое лицо, старое и обычное.

– Я хотела спросить, занимаетесь ли вы анестезией для операций такого рода?

– Да, – ответил мистер Сассинелли. – Но у меня для этого есть своя причина.

– Какая?

– Люди решаются на огромный риск, хотя кому-то он может показаться... безосновательным. Но если человек ложится под нож и должен перенести общую анестезию, то не имеет значения, удаляют ли ему аппендицит, опухоль или делают пластическую операцию. Пациент имеет право рассчитывать на хорошего специалиста.

Я никогда не рассматривала все это с такой точки зрения.

– Я даже представить себе не могла, что это связано с этическими проблемами, – сказала я.

– Только с большими баксами?

– Нет, нет, я не это имела в виду! – вспыхнула я.

– Знаю, знаю, – похлопывая меня по руке, заверил мистер Сассинелли. – Я преподаю пластическим хирургам и все время напоминаю им о том, как важна анестезия, для того чтобы уменьшить болевые ощущения и не допустить потери крови во время таких операций, как круговая подтяжка и липосакция. Именно этим я и занимаюсь в Бостоне. Можно сказать, что у меня две работы.

– Но в Юте не делают пластических операций, значит, вы нанимаетесь не только этим.

– Ты очень удивишься, Ронни, – вытирая салфеткой губы, произнес доктор Сассинелли, – но я работаю как на плановых операциях, так и на внеплановых.

Позже мы сидели на террасе, и морской воздух был словно изысканная ванна, принимая которую вы не рискуете вымокнуть.

– Как удивительно, – проговорила я. – Воздух такой мягкий, нежный.

– Ты просто не привыкла к высокой влажности, – со смехом заметила Серена. – Если не будешь пользоваться увлажнителем, это очень скоро скажется на твоей внешности.

– После работы во дворе я всегда пользуюсь кремом для рук. В тот вечер мне показали, как умывать лицо овсяной водой, научили баловать кожу увлажняющим лосьоном. Серена была права. Кожа словно сияла изнутри после этой нехитрой процедуры, как будто я нарумянилась теми самыми французскими кисточками из своего косметического набора. Серене очень понравился мой парижский набор. Я ощутила себя такой же опытной, как и она. Мне нравилась персиковая мягкость моих щек, нравился миндальный запах защитного крема, которым пользовалась Серена. Когда я перевернула баночку, то увидела, что она стоит четырнадцать долларов! Но я все равно решила, что могу сэкономить кое на чем, чтобы купить себе такое же средство. Еще Серена показала мне спортивные бюстгальтеры, в которых так хорошо чувствуешь себя при беге. Она подарила мне пару кроссовок для бега – у нее самой их было не меньше, десятка, а я бегала в кроссовках, в которых раньше занималась баскетболом.

В первую пятницу я увидела океан.

Серена отвезла меня на побережье. Мы взяли велосипеды и запас еды. Дюны показались мне похожими на кленовый сахар, рассыпанный огромной волной. Они спускались прямиком к океану, картинки которого я видела, но все равно не могла предугадать, что он произведет на меня такое впечатление. Он был ярким, синим, бескрайним и живым. Было что-то в нем такое (хотелось сказать – в его лице), что умиротворяло. Он менялся в лучах солнца. Он выбрасывал на берег ракушки, он захватывал с берега все, что ему хотелось. Волны меняли скорость своего разбега, накатываясь на берег – они были то злыми и вздыбленными, то кроткими, как белые овечки. Серена уже привыкла к этому восхитительному зрелищу. Она хотела отправиться к маяку, который, по ее словам, освещал океан на четырнадцать миль вокруг. Но я не могла заставить себя сдвинуться с места. Я положила велосипед на землю и присела. Серене пришлось потрясти меня за плечо, пока до меня дошло, что она собирается уезжать. Я продолжала сидеть под палящим солнцем. Потом я пожалела об этом, но в тот момент мне было все равно. Скоро волны были как будто во мне. Они поднимались и бились о берег в унисон с моим дыханием.

– Я думаю, что человеку невозможно вынести такую красоту, – призналась я Серене, когда она вернулась. – Я бы целыми днями только сидела и наблюдала за океаном.

– Возможно, ты еще будешь жить здесь. В этой части Север ной Атлантики очень неспокойно. Здесь холодно, а пейзаж иногда пугает. Вон там, – махнула Серена рукой, – сотни разбитых кораблей, которые наткнулись на рифы. Саунд теплее. Мы можем даже плавать там. Ты видела Тихий океан? Он тоже иногда пугает, но не в Калифорнии. Там и климат, и люди намного мягче. Хотя и более склонны к безумствам.

– Я не видела океан до этого.

– Не могу себе представить.

– А я не могу представить, что вижу его сейчас. Однажды утром, когда все спали, я зашла в комнату Мико.

На краю его кровати лежала сложенная стопкой чистая одежда. На полках стояли спортивные трофеи, которые он заработал, еще когда был маленьким. Шкаф был приоткрыт, и я узнала одну из его кожаных курток. Засунув руку в карман куртки, я нашла там только засушенный цветок клевера. Я открыла верхний ящик комода. Там валялась мелочь, лежало несколько мячей для бейсбола, одеколон, перочинный нож, мягкие подушечки для наушников и пара компакт-дисков. Еще я обнаружила пачку фотографий в конверте. Я вытряхнула их на ладонь, хотя знала, что это все равно что прочесть дневник Мико. Однако мне хотелось посмотреть, есть ли там фото его девушки. На большинстве фотографий были его друзья – на лыжах или просто в компании. Они смеялись типично по-мужски, открыто, от души. Среди них я заметила фотографию того светловолосого парня, которого видела в доме Мико. Он сидел у камина, держа на коленях симпатичную девушку, которая сердито смотрела на него. А в предпоследней пачке была... моя фотография, там, где я скачу на Джейд.

Я ее чуть не пропустила, потому что она лежала не так, как все остальные. Мико, наверное, сфотографировал меня с верхнего этажа своего дома, когда я приезжала к ним в тот июньский день. На мне были короткие джинсы. Джейд поднималась по тропинке у горного хребта. Сидя верхом, я держала поводья на коленях, пытаясь завязать волосы в узел. Судя по свету, был предвечерний час. Растения, которые попали в кадр, создавали серо-зеленый фон, перемежающийся кое-где желтыми полосами. Если бы это была не я, то сказала бы, что фотография получилась прекрасной, как картинка из настенного календаря. Я не знала, что мне делать с ней. Мне хотелось забрать снимок, потому что он был свидетельством того волшебного дня. Но фотография принадлежала Мико, и мне не суждено было узнать, щелкнул ли он затвором лишь для того, чтобы израсходовать пленку. Однако внутри у меня все пело, стоило только представить, как Мико смотрит в объектив своего аппарата на девушку со спутанными рыжими волосами, на молочную полоску голых ног над ковбойскими сапогами, тесно прижатыми к бокам лошади медовой масти. Я аккуратно вернула фотографию на место.

Я не могу сказать, что больше не возвращалась к этому эпизоду, особенно после того как позвонил Мико и мне дали с ним поговорить. Он спросил, как мне нравится Кейп, и я ответила, как маленький глупый ребенок: «Я впервые увидела океан» Я услышала, как он смеется: как если бы действительно какой-то ребенок сказал что-то забавное.