— А вы?

— Я, конечно, в крик! А что мне было делать? Сбежать вниз с пятого этажа без лифта в моем возрасте... Да еще пересечь двор, это метров пятьдесят... Добраться до машины... Они к этому времени будут уже в другом конце города.

— Значит, вы остались на балконе и продолжали кричать?

— Да. Продолжал кричать, — подтвердил Николай Петрович с некоторой обидой в голосе. Что-то, видимо, не понравилось ему в том, как поставил вопрос Пафнутьев. — И тут вижу — идет Степан с дочкой. Степан! — кричу я ему. — Смотри!

— Степан — это кто? — спросил Дубовик.

— Сосед. Прекрасный человек! Живет в первом подъезде! Простите.., жил. Похоронили вчера... — старик замолчал снова, видимо, перенесясь в печальные события, и Пафнутьев вдруг увидел, что тот попросту не может продолжать — слезы навернулись на его глаза и безутешно падали вниз. Старик начал суматошно искать носовой платок, нашел его в каком-то кармане уже в виде мокрого комка и принялся промокать глаза. — Простите, не могу... Как вспомню... Не могу.. Степан с дочкой шел... Дочке пять лет... Выросла на наших глазах... Когда они с женой вместе шли куда-то, Оленьку у нас оставляли... Его жена позвала их ужинать.. Сам слышал — вышла на балкон, какое-то время смотрела на отца с дочкой, как прощалась, ей-Богу... Потом позвала... И Степан направился домой. Позвал Оленьку, она тут же подбежала... Послушный ребенок... И они пошли к дому. Оленька что-то рассказывала ему, он смеялся, подбросил ее, снова на землю поставил, сейчас, говорит, маме расскажем... Рассказали, — старик помолчал, глядя мокрыми глазами в окно. Потом спохватившись, посмотрел на Дубовика, на Пафнутьева — он, похоже, не мог вспомнить — давно ли сидит, давно ли вот так молчит.

— Что было дальше, — осторожно напомнил Пафнутьев.

— Черт меня дернул крикнуть Степану... Дескать, смотри, в машину в мою кто-то лезет... Гори она синим огнем, пропади она пропадом... Говорят покупай, покупай, а то деньги все равно в труху превратятся... Купил. Не столь для езды, сколько деньги спасал... Спас, называется. Ни денег, ни машины, ни Степана...

Пафнутьев сидел опустив голову и внимательно рассматривал собственные ладони. Он не мог перебить старика и попросту ждал, когда тот снова выйдет на тропу связных показаний. Впрочем, и эти вот его причитания тоже имели смысл — они давали представление о том, что произошло, правда, несколько с другой стороны. Хотел было задать вопрос Дубовик, но Пафнутьев остановил его — пусть, мол, выплачется. Кто-то заглянул в дверь. Дубовик ответил кому-то по телефону, сам позвонил...

Наконец, старик взял себя в руки, резко, насухо вытер глаза рукавом, поднял голову.

— Простите, — сказал он. — Который день плачу и не могу остановиться. Как вспомню Степана, как вспомню Оленьку... Так реву. Баба бабой...

— Итак, вы крикнули с балкона Степану, что, дескать, в вашу машину лезут чужие люди, — проговорил Дубовик. — Что произошло дальше?

— Ну что... Оставил он Оленьку на дорожке, а сам бросился к машине... Выволок из-за руля этого длинного, рыжего... Просто захватил его за шиворот и выволок, как кутенка... Он же здоровый мужик был, наш Степан... Во дворе ребята соревновались... Знаете, локти ставят на стол, ладонь в ладонь и кто кого положит. Так вот, Степан всех укладывал, и левой рукой, и правой. Знал, что сильнее других, потому и вмешался... Он бы и с этими без труда расправился, если бы не черный — Какой черный? — негромко, как бы между прочим спросил Пафнутьев, опасаясь вспугнуть воспоминания старика.

— Ну, выскочил черный...

— Откуда выскочил? Из машины?

— Нет, в машине были только трое... Длинноволосый, потом малыш и еще один...

— А черный откуда взялся?

— Черт его знает! Я видел этих троих — Малыш, рыжий и еще один... В зеленых штанах. Знаете, модно сейчас короткую стрижку делать... Вроде, как спортсмен. Раньше мы такую стрижку называли «под польку». Впереди небольшой чубчик, а сзади все выстрижено... Прическа для людей не очень образованных — шахтеры так стриглись, шофера, — шелупонь приблатненная...

— А черный? — напомнил Пафнутьев.

— Да, черный, — повторил старик и снова замолчал, унесясь в тот вечер, в те трагические события. — Выскочил черный... Вроде как из кустов? — он не столько утверждал, сколько спрашивал, словно ожидая, что Пафнутьев подтвердит его догадку. — Может, он и раньше там прятался... А?

— Значит, их было четверо? — спросил Дубовик.

— Четверо? -" — удивился старик и замолчал. — Погодите, надо подумать... — увидев в руках несуразный комок носового платка, он с недоумением посмотрел на него и сунул в карман. — Знаете, получается, что четверо. Эти трое возникли вначале, потом появился четвертый... Черный.

— А почему вы называете его черным? — спросил Пафнутьев.

— Даже не знаю...

— Ну, а все-таки! — продолжал настаивать Пафнутьев, дав знак Дубовику воздержаться от вопросов.

— Знаете, мне показалось, что он весь в черном... И штаны, — и куртка... Сейчас модно такие куртки носить... Вроде, как шик, вроде, как моложе кажешься...

— Кожаная куртка?

— На расстоянии трудно наверняка определить... Но не исключено... Скорее всего кожаная, — уже тверже сказал старик, почесав и взлохматив густые седые волосы. — Такие ребята не будут носить куртки из клеенки, из заменителей. Это для них вроде, как позорно.

— Тоже верно, — согласился Пафнутьев. — А этот черный... Высокий? Низкий?

— Высокий? — переспросил старик. — Нет, он был ниже Степана. Чуть ли не на голову ниже.

— А прическа?

— Не помню... Но был он без головного убора... Это точно. И волосы у него черные.

— Вы видели, как он ударил Степана ножом?

— Знаете, самого удара не видел. Помню только, что этот черный вроде как на секунду приник к Степану сзади... И тут же отпрянул в сторону. Просто отпрыгнул... А когда Степан упал... Черный подошел к нему и вытер об него свой нож, — на глаза старика опять навернулись слезы. — Представляете, каким зверем надо быть, каким...

— Подождите! — жестковато перебил старика Пафнутьев, не давая тому расслабиться и снова впасть в слезливость. — Вы утверждаете, что когда Степан упал, черный снова подошел и вытер нож об одежду Степана? Я правильно понял?

— Да, он так и поступил... Когда мы сбежались к Степану, он был уже мертв... Не дышал и лицо такое... Серое. Сразу видно, что мертвый. Я наклонился к нему и увидел на подкладке куртки кровавое пятно... У него на куртке была светлая подкладка, в полосочку, шелковистая такая... И по пятну я понял — нож вытер. И я подумал — какой зверь, какой...

— Вы сказали, что этот черный приник сзади к Степану на какое-то время? Правильно?

— Да, так оно и было.

— Что значит приник? Объясните.

— Ну, как... Подскочил сзади, не помню, откуда именно он возник. И как бы прижался к Степану... К спине.