— Мы вас не отпустим, — сказал Мэтью. — Конец разговора.

— Да, но чем он кончился? Почему бы вам не сказать, что я был застрелен при попытке к бегству и мое тело упало в реку? Кто будет знать?

— Мы будем.

— О Боже милосердный! — Слотер поднял глаза к небу. — Мне попалась пара прекраснодушных идиотов? Во всем творении Божием единственные два человека, которым не нужны деньги, которые могут прожить на сладкой, хоть и бесполезной, кашице добрых дел? Вот! Вот она, дорога! Видите?

Они видели. Заворачивая в лес, уходила влево узкая выбитая колея едва ли шириной с фургон. Над ней нависал подлесок, по бокам — обступали деревья, толстые как винные бочки, и ветви с листьями переплетались наверху пылающим балдахином.

— Вот она! — воскликнул Слотер. — Прямо перед вами, джентльмены, это дорога к вашему… Сэр! Вы не свернули!

Грейтхауз молча держал вожжи, чуть сгорбив плечи.

— Более пятидесяти фунтов деньгами, сэр! Добавьте украшения и прочее — и вы оба богаты! Неужто вы не понимаете, что я вам предлагаю? — Фургон все так же неспешно двигался вперед. — Я клянусь, что уеду из страны — чего вам еще? Чтобы я гнил за решеткой и повис на перекладине за то, что убивал мерзких тварей? Вы думаете, люди, которые вас сюда послали, отвергли бы мое предложение? Вы думаете, им есть дело до кого-нибудь, кроме себя самих? — Он засмеялся резким и гулким смехом. — Тогда езжайте, езжайте мимо, и да будут прокляты ваши души! Всю жизнь будете знать, что могли быть богатыми, но оказались слишком глупы, чтобы протянуть руку и взять!

Мэтью отвернулся от напряженного лица Слотера, которое на протяжении этой тирады все наливалось и наливалось кровью.

Колеса фургона сделали еще три оборота. А потом Мэтью услышал, как Грейтхауз сказал коням «Тпру!» — будто камень застрял у него в горле.

И потянул на себя вожжи. Лошади остановились.

— Что вы делаете? — спросил Мэтью хрипло.

Грейтхауз поставил фургон на тормоз.

— Мне надо отлить.

Он отложил вожжи, слез на дорогу и отошел в лес.

Слотер, закрыв глаза, снова привалился головой к борту фургона. Он ничего не сказал, даже мускулом не шевельнул. Собирается для новой попытки, подумал Мэтью.

Прошло время — минута или больше. Мэтью посмотрел туда, куда ушел Грейтхауз, но не увидел его в чаще. Одна из лошадей встряхнулась с шумом, переступила с ноги на ногу, будто не в силах стоять и ждать, потом вместе с подругой по упряжке принялась хрустеть бурьяном.

Прошла еще минута, и появился Грейтхауз, медленно шагающий через кусты. Он брел, уставясь в землю, откидывая ногами камешки и желуди.

— Мэтью! — позвал он, не поднимая глаз. — Ты не подойдешь сюда?

— А как же…

— Никуда он не денется.

Мэтью внимательно посмотрел на арестанта — тот сидел неподвижно.

— Мэтью, — повторил Слотер, прикрыв глаза от солнца, пылавшего в его бороде как уголь. — Весьма респектабельное имя, надо сказать. Идите, не бойтесь. Я пока отдохну.

Мэтью слез с фургона, держа пистолет в руке, еще раз посмотрел на Слотера и прошел двенадцать шагов, отделяющих его от Грейтхауза, но пленник не шевельнулся.

— В чем дело? — спросил Мэтью, увидев залегшую на лбу Грейтхауза глубокую борозду тревоги. — Что не так?

Грейтхауз копнул носком ботинка опавшие листья, наклонился, поднял белый камешек и принялся тщательно его рассматривать.

— Хочу узнать твое мнение, — сказал он наконец сдавленным голосом, чтобы за двенадцать шагов не было слышно. — Он врет про деньги или нет?

— Я не знаю… — И тут значение слов Грейтхауза дошло до Мэтью, как удар бревном по затылку. — Господи боже мой! Вы его слушали?

— Тише говори. — Грейтхауз вертел камешек, рассматривая трещины и узоры. — Мэтью, что если он не врет? В смысле… зачем бы ему на этой стадии игры? Для него все кончено, и он это знает. С чего бы он стал врать?

— С того, что хочет заманить нас на эту дорогу и удрать.

— Удрать, — повторил Грейтхауз гробовым голосом. — А как? Вот так вот, в оковах, с ядром на ноге? А мы с пистолетом? Как, черт побери, собирается он удирать? Может, он наполовину и спятил, но ведь не до конца же. — Грейтхауз все вертел и вертел белый камешек, будто хотел рассмотреть его под всеми углами. — Он знает, что я не убью его, но знает и то, что с простреленным коленом далеко ему не уйти. Да я все равно могу его убить. Я не квакер, и я с этими квакерами не договаривался.

— Он врет. Если вы хотели знать мое мнение, то вот оно: он врет.

— Тише, я просил, — напомнил Грейтхауз повелительным голосом. Шагнул вперед, глядя в лицо Мэтью почти в упор. — Я с ним справлюсь. Я справлялся с такими не раз, и даже похуже были, поверь мне. Так что трудностей с ним не будет.

Мэтью покачал головой. Страстность во взгляде Грейтхауза заставила его отвести глаза вниз, к опавшим листьям под ногами.

— Пятьдесят фунтов, — донесся до него тихий голос. — И более того. Золотые кольца, украшения. На это можно купить свободу Зеду, Мэтью. Понимаешь?

И Мэтью вдруг понял и посмотрел в глаза Грейтхаузу, ощутив, как лицо скривилось недоверчивой маской.

— Вам для этого нужны деньги?

— Ну да. Для чего бы еще?

Мэтью пришлось снять треуголку и приложить руку тыльной стороной колбу — чтобы мозг не сгорел.

— Мы сможем дать любую цену, которую Ковенховен запросит, — продолжал Грейтхауз. — И еще выплатить лорду Корнбери за вольную. Да с такими деньгами у нас еще, небось, чего-нибудь останется. Ну, чтобы между собой поделить.

Мэтью посмотрел, куда бы сесть — у него внезапно подкосились ноги. Хоть бы опереться на массивный валун, но ничего такого здесь не было. Перед глазами стоял образ шкатулки, замаскированной под книгу, а в ней черный кожаный мешок, а в нем горсть золотых монет, превращавших его в богача.

— И ты не думай, что я хоть на секунду допускаю мысль о том, чтобы его отпустить, — сказал Грейтхауз. — Это было бы преступление перед человечеством. Но послушай, Мэтью: мы можем сделать вид, что и в самом деле заключаем с ним соглашение, и тогда, получив деньги, мы возвращаемся на эту дорогу, переправляемся через реку и сдаем его за решетку. Что скажешь?

У Мэтью не было слов. Он думал о золотых монетах, о своих долгах, о новых костюмах по последней моде, и как ему нужен очаг, потому что зима близится.

— Я знаю… знаю, что врать — это может тебе не понравиться. Понимаю и ценю твою демонстрацию высокой морали, но этот тип сказал: «Во всем творении Божием единственные два человека, которым не нужны деньги!» Ну так вот, мне они нужны, и я знаю, что тебе тоже. — Грейтхауз поморщился, сочтя продолжающееся молчание Мэтью за строгое неодобрение. — Мэтью, это можно. Соврать вруну — можно. Или тебе вообще ничего не надо говорить, врать буду я. У меня куда больше опыта, чем у тебя.